Мев в переводе с древнекельтского означает смех.
Читала интересную статью о противостоянии и союзе Эроса и Танатоса в «Графе Дракуле» Стокера и наткнулась на упоминание книги Стивина Кинга «Пляска смерти», которую назвали антологией ужастиков. Я вообще то, Кинга не очень люблю, на мой взгляд, он из любой конфетки дерьмо норовит сделать (исключение «Темная башня»), но эта книга меня заинтересовала. Так, что придется (или нет), вам, дорогие мои ПЧ и мимо пробегающие, читать ее вместе со мной.
Стивен Кинг. Пляска смерти
---------------------------------------------------------------
Перевод с английского О.Колесникова
OCR: Рудченко О.С.
---------------------------------------------------------------
читать дальшеАнонс
Вы знаете Стивена Кинга - "короля ужасов"? Безусловно. Вы знаете
Стивена Кинга - резкого, бескомпромиссного, умного постмодерниста? Возможно.
Но - есть и другой Стивен Кинг. Стивен Кинг - блестящий, живой,
непосредственный автор истории "черного жанра" от самых его истоков - и до
самых одиозных, масс-культурных его проявлений. Перед вами - буквально "все,
что вы хотели знать об ужасах, но боялись спросить". А еще перед вами -
бесконечно оригинальное литературное произведение, абсолютно и решительно не
вписывающееся НИ В КАКИЕ ВАШИ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О СТИВЕНЕ КИНГЕ. Не верите?
Прочитайте - и убедитесь сами!
Очень легко - может быть, слишком легко - делать посвящение мертвецам.
Эта книга посвящается шести великим писателям ужасов, которые еще живы:
Роберт Блох
Хорхе Луис Борхес
Рэй Брэдбери
Фрэнк Белкнап Лонг
Дональд Уондри
Мэнли Уэйд Уэллман
Входи, путник, на свой страх и риск: здесь водятся тигры
- Какой самый отвратительный поступок вы совершили ?
- Этого я вам не скажу, но могу рассказать о самом отвратительном из
всего, что случалось со мной... О самом ужасном...
Питер Страуб. "История с привидениями"
Нас ждет вечеринка, но нужно миновать стражу снаружи...
Эдци Кохрен. "Заходите все"
ПРОЛОГ
Книга, которую вы держите в руках, возникла благодаря телефонному
звонку в ноябре 1978 года. В то время я преподавал литературное мастерство и
вел несколько курсов в Мэнском университете в Ороно, а в свободное время
доделывал черновой вариант романа "Воспламеняющая взглядом" - к настоящему
времени он уже опубликован. Мне позвонил Билл Томпсон, который в 1974 - 1978
годах издал мои первые пять книг: "Кэрри", "Жребий", "Сияние", "Ночная
смена" и "Противостояние". Но, что гораздо важнее, Билл Томпсон, бывший в ту
пору редактором в "Даблдэй", оказался первым человеком, связанным с
издательскими кругами Нью-Йорка, который с интересом прочел мои ранние, еще
не опубликованные, произведения. Он явился для меня тем самым важнейшим
первым контактом, которого начинающие авторы ждут, на который надеются - и
который так редко находят.
После "Противостояния" наши пути с "Даблдэй" разошлись, ушел оттуда и
Томпсон - он стал старшим редактором в "Эверест Хаус". За годы нашего
сотрудничества мы сделались не только коллегами, но и друзьями, поэтому не
теряли друг друга из виду, время от времени обедали вместе.., ну и выпивали.
Лучшая попойка случилась у нас во время бейсбольного матча всех звезд в июле
1978 года: мы смотрели его на большом телеэкране поверх рядов пивных кружек
в каком-то нью-йоркском баре. Над прилавком висело объявление "Счастливые
часы для ранних пташек с 8 до 10 утра, в это время вдвое дешевле". Когда я
спросил у бармена, что за люди приходят с восьми до десяти утра, чтобы
выпить "коллинз" с ромом или джин, он злобно посмотрел на меня, вытер руки о
фартук и ответил: "Парни из колледжа.., такие, как ты".
И вот в этот ноябрьский вечер, вскоре после Хэллоуина, Билл позвонил
мне и сказал: "Слушай, а почему бы тебе не написать книгу о феномене жанра
ужасов, как ты его себе представляешь? Романы, кинофильмы, радио,
телевидение - все в целом. Если хочешь, поработаем вместе".
Предложение показалось мне одновременно заманчивым и пугающим.
Заманчивым потому, что время от времени меня спрашивали, что заставляет меня
об этом писать, а людей - читать и ходить в кино. Парадокс: люди платят
деньги за то, чтобы чувствовать себя некомфортно. Я разговаривал на эту тему
со многими своими студентами и написал немало слов (включая довольно длинное
предисловие к моему собственному сборнику рассказов "Ночная смена"), и мысль
о том, чтобы вынести наконец Окончательный Вердикт, привлекала меня. Я
подумал, что потом запросто смогу уходить от надоевших вопросов, просто
сказав: "Если хотите знать мое мнение о жанре ужасов, прочтите книгу,
которую я написал на эту тему. Это мой Окончательный Вердикт по делу об
ужасах".
Пугало же меня это предложение тем, что мне уже виделась работа,
растягивающаяся на годы, десятилетия, столетия. Если начать с Гренделя
<Чудовище из старинного англосаксонского эпоса "Беовульф".> и его
матери, то даже в виде сжатого приложения к "Ридерз дайджест" мой труд занял
бы четыре солидных тома.
Но Билл возразил, что можно ограничиться последними тремя
десятилетиями, сделав лишь несколько отступлений к основам жанра. Я обещал
подумать и принялся думать. Думал я долго и напряженно. Раньше мне не
приходилось писать нехудожественные книги, и это меня тоже пугало. Внушала
страх и мысль о необходимости говорить правду. Художественная литература -
это, что ни говори, нагромождение одной лжи на другую.., поэтому, кстати,
пуритане никогда не могли с ней смириться. Если вы сочиняете и чувствуете,
что застряли, всегда можно придумать что-то другое или вернуться на
несколько страниц и что-нибудь изменить. А вот с нехудожественной книгой
приходится утомительно проверять все факты, следить, чтобы не было ошибок в
датах, чтобы все фамилии были написаны верно.., а хуже всего, что это
означает "выставляться". Романист, в конце концов, скрыт от читателей; в
отличие от музыканта или актера он может пройти по улицам, и никто его не
узнает. Созданные им Панч и Джуди <Популярное кукольное представление, в
котором действуют постоянные персонажи: шут-неудачник Панк и его жена
Джуди.> выступают на сцене, а сам он остается невидимкой. Но тот, кто
отходит от вымысла, становится слишком заметен.
И все же идея казалась весьма привлекательной. Я начинал понимать, что
чувствуют чудаки в Гайд-парке ("чокнутые", как называют их наши британские
братья), взгромождаясь на фанерные ящики. Мне уже виделись сотни страниц, на
которых я смогу изложить свои излюбленные гипотезы: "И мне еще за это
заплатят!" - воскликнул он, потирая ладони и безумно хихикая". Я представлял
себе курс, который буду читать в следующем семестре. Назову его "Особенности
литературы о сверхъестественном". Но больше всего меня радовала возможность
поговорить о жанре, который люблю. Мало кто из авторов модных книг ее
получает.
Что касается курса "Особенности литературы о сверхъестественном"... В
тот ноябрьский вечер, когда позвонил Билл, я сидел на кухне и, попивая пиво,
прикидывал его программу; а вслух говорил жене, что скоро мне предстоит
вести длинные разговоры с множеством людей о предмете, в котором я прежде
находил свой путь на ощупь, словно слепой. Хотя многие из тех книг и
фильмов, о которых пойдет речь в этой книге, сейчас изучают в университетах,
я составлял свое мнение совершенно самостоятельно, и никакие учебники не
направляли ход моих мыслей. Похоже, вскоре мне предстоит впервые узнать
истинную цену своих суждений.
Эта фраза может показаться странной. Но ниже я сформулирую положение о
том, что никто не может быть уверен в своих мыслях по тому или иному поводу,
пока не запишет их на бумаге; кроме того, я считаю, что мы вообще плохо
представляем себе, что думаем, пока не изложим свои рассуждения перед
другими, по крайней мере не менее разумными, людьми, чем мы сами. Поэтому
перспектива оказаться за кафедрой в университетской аудитории меня
беспокоила, и я слишком много переживал по этому поводу во время во всех
остальных отношениях замечательного отпуска на Сент-Томасе <Один из
Виргинских островов в Вест-Индии.>, когда размышлял о роли смешного в
"Дракуле" Стокера и об элементах паранойи в "Похитителях тел" Джека Финнея.
После звонка Билла я начал думать, что если мои беседы (у меня не
хватало смелости назвать их лекциями) в области
ужасов-сверхъестественного-готического будут приняты хорошо - и мною, и
моими слушателями, - то, возможно, книга на эту тему замкнет круг. В конце
концов я позвонил Биллу и сказал, что попробую написать книгу. И, как
видите, я ее написал.
Все это я говорю к тому, чтобы поблагодарить Билла Томпсона, которому
принадлежит идея книги. Идея очень хорошая. Если вам понравится книга,
скажите спасибо Биллу, это он ее придумал. А если не понравится, вините
автора, который испортил отличную задумку.
Благодарю также тех студентов - их было ровно сто, - которые терпеливо
(а порой снисходительно) слушали, как развиваю перед ними свои мысли. В
результате я не могу претендовать на авторство всех изложенных здесь
концепций, потому что в ходе обсуждения они модифицировались, уточнялись, а
во многих случаях и полностью изменялись.
Однажды на лекцию пришел Бертон Хетлен, профессор английской литературы
из Мэнского университета. В тот день я рассказывал о "Дракуле" Стокера, и
мысль Бертона о том, что ужас является важной частью того бассейна мифов, в
котором все мы купаемся, стала одним из кирпичей в фундаменте этой книги.
Так что спасибо, Берт.
Заслуживает благодарности и мой агент Кирби Макколи, любитель ужасов и
фэнтези, добропорядочный гражданин Миннесоты, который прочел рукопись,
указал на ошибки и поспорил с некоторыми выводами.., но больше всего я
признателен ему за один вечер в нью-йоркском отеле "Плаза", проведенном за
выпивкой. В тот вечер он помог мне составить рекомендуемый список фильмов
ужасов 1950 - Г980 годов, который входит в приложение 1. Я в долг> перед
Кирби и за многое другое, но пока ограничимся этим.
В процессе работы над "Танцем смерти" я пользовался множеством
источников и постарался отметить благодарностью каждый, но здесь хочу
назвать особенно ценные для меня: самую первую работу о фильмах ужасов -
книгу Карлоса Кларенса "Иллюстрированная история фильмов ужасов";
тщательный, эпизод за эпизодом, анализ содержания "Сумеречной зоны" (The
Twilight Zone) в "Старлоге" <Ежемесячный американский журнал, посвященный
в основном фантастике в кино и на телевидении. Основан в 1976 году.>.
"Энциклопедию научной фантастики", составленную Питером Николсом, которая
была особенно полезна для понимания (или попыток понять) смысла произведений
Харлана Эллисона и телесериала "Внешние ограничения" (The Outer Limits); а
также бесчисленное количество иных закоулков, куда мне приходилось
забредать.
Наконец, я хотел бы выразить благодарность писателям: Рэю Брэдбери,
Харлану Эллисону, Ричарду Матесону, Джеку Финнею, Питеру Страубу, а вместе с
ними и Энн Риверс Сиддонс, которые любезно ответили на мои письма и
предоставили информацию о творческой истории своих произведений. Их голоса
придают книге особую глубину, которой ей как раз не хватало.
Пожалуй, все... Хочу только добавить: не думайте, что я считаю свою
работу хоть в какой-то степени приближающейся к совершенству. Подозреваю,
что, несмотря на тщательную проверку, в ней остается еще немало ошибок;
надеюсь лишь, что они не слишком серьезны и их не чересчур много. Если
обнаружите такие ошибки, то, надеюсь, вы напишете мне и укажете на них,
чтобы я мог внести поправки в следующие издания. И, знаете, я надеюсь, книга
вас позабавит. Читайте понемногу или все сразу - главное, с удовольствием. В
конце концов, для того она и написана, как и любой роман. Может быть, что-то
заставит вас задуматься, или улыбнуться, или рассердиться. Любая из этих
реакций будет мне приятна. А вот скука - это ужасно.
Для меня работа над этой книгой была одновременно тяжким бременем и
удовольствием, в иные дни - неприятной обязанностью, в другие - приятным
времяпрепровождением. В результате, наверное, вы обнаружите, что она
написана неровно. Надеюсь только, что путешествие по ней для вас, как и для
меня, не останется бесполезным.
Стивен Кинг
Глава 1
4 ОКТЯБРЯ 1957 ГОДА, ИЛИ ПРИГЛАШЕНИЕ К ТАНЦУ
1
Впервые я пережил ужас - подлинный ужас, а не встречу с демонами или
призраками, живущими в моем воображении, - в один октябрьский день 1957
года. Мне только что исполнилось десять. И, как полагается, я находился в
кинотеатре - в театре "Стратфорд" в центре города Стратфорд, штат
Коннектикут.
Шел один из моих любимых фильмов, и то, что показывали именно его, а не
вестерн Рандольфа Скотта или боевик Джона Уэйна, оказалось вполне уместно. В
тот субботний день, когда на меня обрушился подлинный ужас, была "Земля
против летающих тарелок" (Earth vs. the Flying Saucers) Хью Марлоу, который
в то время, вероятно, был больше известен по роли кокетливого и страдающего
безудержной ксенофобией приятеля Патриции Нил в фильме "День, когда Земля
остановилась" (The Day the Earth Stood Still), чуть более старой и гораздо
более рациональной научно-фантастической картине.
В "Дне, когда Земля остановилась" пришелец по имени Клаату (Майкл Ренни
в ярко-белом межгалактическом комбинезоне) сажает свое летающее блюдце на
эспланаде посреди Вашингтона (блюдце, когда включен двигатель, светится, как
пластмассовые фигурки Иисуса, которыми награждали в воскресной школе тех,
кто вызубрил больше стихов из Библии). Клаату спускается по широкому трапу и
останавливается; на него глядят сотни пар испуганных глаз и сотни армейских
винтовок. Момент, исполненный напряжения, такие моменты приятно вспомнить, и
именно они на всю жизнь делают людей вроде меня поклонниками кинематографа.
Клаату начинает возиться с какой-то штуковиной, похожей, насколько я помню,
на приспособление для борьбы с сорняками, и скорый на руку мальчишка-солдат
стреляет в него. Разумеется, как выяснилось, приспособление было подарком
президенту. Никаких смертоносных лучей: всего лишь аппарат для лечения рака.
Так было в 1951 году. А шесть лет спустя, в субботний день в
Коннектикуте, поступки и внешность парней из летающих тарелок были куда
менее дружественными. В отличие от благородного и немного печального Майкла
Ренни в роли Клаату пришельцы из "Земли против летающих тарелок" напоминали
старые и исключительно злобные деревья с узловатыми сморщенными телами и
морщинистыми старческими лицами.
И не средство от рака для президента, подобно новому послу, приносящему
дары стране, а лучи смерти, разрушение и всеобщую войну принесли они миру. И
все это, в особенности разрушение Вашингтона, было показано удивительно
реалистично с помощью спецэффектов Рэя Харрихаузена, того самого, который в
детстве бегал в кино с приятелем по имени Рэй Брэдбери.
Клаату приходит, чтобы протянуть руку дружбы и братства. Он предлагает
людям вступить в своего рода межзвездную Организацию Объединенных Наций -
конечно, при условии, что мы расстанемся со своей неприличной привычкой
убивать себе подобных миллионами. Ребята из "Земли против летающих тарелок"
прилетели с целью завоевания, это была последняя армада с умирающей планеты,
древней и алчной, ищущей не мира, а добычи.
"День, когда Земля остановилась" относится к небольшой горстке истинно
научно-фантастических фильмов. Древние чужаки из "Земли против летающих
тарелок" - посланцы гораздо более распространенного жанра, жанра фильма
ужасов. Здесь нет никакого вздора насчет "дара вашему президенту"; эти парни
просто высаживаются на мысе Канаверал и начинают уничтожать все вокруг.
Между этими философиями и лежат семена ужаса, так мне представляется.
Если существует силовая линия между этими двумя почти противоположными
идеями, то ужас почти несомненно зарождается здесь.
И вот как раз в тот момент, когда в последней части фильма пришельцы
готовятся к атаке на Капитолий, лента остановилась. Экран погас. Кинотеатр
был битком набит детьми, но, как ни странно, все вели себя тихо. Если вы
обратитесь к дням своей молодости, то вспомните, что толпа детишек умеет
множеством способов выразить свое раздражение, если фильм прерывается или
начинается с опозданием: ритмичное хлопанье; великий клич детского племени
"Мы хотим кино! Мы хотим кино! Мы хотим кино!"; коробки от конфет, летящие в
экран; трубы из пачек от попкорна, да мало ли еще что. Если у кого-то с
четвертого июля сохранилась в кармане хлопушка, он непременно вынет ее,
покажет приятелям, чтобы те одобрили и восхитились, а потом зажжет и швырнет
к потолку.
Но в тот октябрьский день ничего похожего не произошло. И пленка не
порвалась - просто выключили проектор. А дальше случилось нечто неслыханное:
в зале зажгли свет. Мы сидели, оглядываясь и мигая от Яркого света, как
кроты.
На сцену вышел управляющий и поднял руку, прося тишины, - совершенно
излишний жест. Я вспомнил этот момент шесть лет спустя, в 1963 году, в
ноябрьскую пятницу, когда парень, который вез нас домой из школы, сказал,
что в Далласе застрелили президента.
2
Если в том, что касается танца смерти, можно выявить некую суть или
истину, то она проста: романы, фильмы, телевизионные и радиопрограммы - даже
комиксы - всегда работают на двух уровнях.
Первый уровень, так сказать внешний, - это когда Ригана рвет прямо на
священника, когда он мастурбирует с распятием в руке в "Изгоняющем дьявола"
(The Exorcist), когда ужасное, словно вывернутое наизнанку чудовище из
"Пророчества" (Prophecy) Джона Франкенхаймера разгрызает голову пилота
вертолета, как тутси-поп <конфета-шарик на палочке с твердой оболочкой и
мягкой начинкой.>. Первый уровень может быть достигнут с различной
степенью артистизма, но он присутствует обязательно.
Но на другом, более мощном уровне проявление ужаса - это поистине
танец, подвижный, ритмичный поиск. Поиск той точки, зритель или читатель,
где вы живете на самом примитивном уровне. Ужас не интересуется
цивилизованной оболочкой нашего существования. Так же, как и этот танец
сквозь помещения, где собрано множество предметов мебели, каждый из них - мы
надеемся! - символизирует нашу социальную приспособленность, наш
просвещенный характер. Это поиск иного места, комнаты, которая порой может
напоминать тайное логово викторианского джентльмена, а иногда - камеру пыток
испанской инквизиции... Но чаще всего и успешней всего - простую грубую нору
пещерного человека.
Является ли ужас искусством? На этом втором уровне его проявление ничем
иным быть просто не может; он становится искусством уже потому, что ищет
нечто, лежащее за пределами искусства, нечто, предшествующее искусству; ищет
то, что я бы назвал критической точкой фобии. Хорошая страшная история ведет
вас в танце к самым основам вашего существования и находит тайную дверь,
которая, как вам кажется, никому не известна, но вы-то о ней знаете; Альбер
Камю и Билли Джоэл указывали, что Чужак заставляет нас нервничать... Но в
глубине души нас тешит возможность встретиться с ним лицом к лицу.
Пауки приводят вас в ужас? Отлично. Вот вам пауки в "Тарантуле"
(Tarantula), в "Невероятно уменьшающемся человеке" (The Incredible Shrinking
Man) и в "Королевстве пауков" (Kingdom of the Spiders). А если крысы? В
романе Джеймса Херберта, который так и "называется - "Крысы", вы чувствуете,
как они ползают по вашему телу.., и пожирают вас заживо. Змеи? Боязнь
замкнутого пространства? Боязнь высоты? Или... Да все что угодно.
Поскольку книги и фильмы входят в понятие массмедиа, за последние
тридцать лет поле ужасного расширилось и теперь включает не только личные
страхи. За этот период (а в несколько меньшей степени и в течение семидесяти
предшествующих лет) жанр ужаса отыскивал критические точки фобии
национального масштаба, и те книги и фильмы, которые пользовались наибольшим
успехом, почти всегда выражали страхи очень широких кругов населения и
играли на них. Такие страхи - обычно политические, экономические и
психологические, а отнюдь не страх перед сверхъестественным - придают лучшим
произведениям этого жанра приятный аллегорический оттенок, и это именно те
аллегории, среди которых вольготнее всего чувствуют себя создатели
кинофильмов. Может быть, потому, что знают: если вышел прокол с началом,
потом всегда можно вызвать из тьмы какое-нибудь чудовище.
Вскоре мы вернемся в Стратфорд 1957 года, но вначале позвольте
упомянуть один из фильмов последних тридцати лет, очень точно нащупавший
критическую точку. Это картина Дона Сигела "Вторжение похитителей тел"
(Invasion of the Body Snatchers). Ниже мы обсудим и сам роман - у Джека
Финнея, его автора, тоже найдется что сказать, - а пока давайте коротко
коснемся фильма.
Ничего ужасного в физическом смысле в сигеловской версии "Вторжения
похитителей тел" нет <Зато есть в римейке Филипа Кауфмана. Действительно
жуткая сцена. Это когда Доналд Сазерленд граблями разрывает лицо почти
сформировавшегося стручка. Лицо "существа" разрывается с болезненной
легкостью, как гнилой фрукт, и из него брызжет фонтан самой реалистичной
сценической крови, какую мне только доводилось видеть в цветном фильме. На
этом моменте я съежился, зажал рукой рот и.., удивился, каким образом фильм
прошел в категорию "можно смотреть в присутствии родителей". - Примеч.
автора.>, нет никаких сморщенных злобных межзвездных путешественников,
никаких уродов-мутантов в облике нормальных людей. Существа-стручки лишь
слегка отличаются от обычных землян, и все. Просто немного размыты.
Чуть-чуть неряшливы. Хотя Финней нигде не говорит об этом прямо, он явно
считает, что наиболее ужасное в "них" - это отсутствие самого
распространенного и легче всего приобретаемого эстетического чувства. Не
важно, говорит Финней, что эти вторгшиеся из космоса чужаки не способны
оценить "Травиату", "Моби Дика" или даже хорошую обложку "Сатердей ивнинг
пост" работы Нормана Рокуэлла. Это не очень хорошо, но - боже! - они даже не
подстригают газоны, не меняют стекло в гараже, разбитое мячом мальчишки. Не
красят облупившиеся стены домов. Дороги, ведущие в Санта-Миру, вскоре
покрываются таким количеством выбоин и трещин, что торговцы, обслуживающие
город - можно сказать, что они снабжают муниципальные легкие животворным
воздухом капитализма, - уже отказываются приезжать.
Внешний уровень - это одно дело, но лишь на втором мы обычно испытываем
то неприятное ощущение, которое называют "мурашками". Много лет от
"Вторжения похитителей тел" у людей пробегали мурашки, и от этого в
сигеловском фильме видели множество самых разных идей. Сначала фильм
рассматривался как антимаккартистский, пока кто-то не заметил, что самого
Сигела вряд ли можно назвать левым. Тогда картину отнесли к разряду "Лучше
быть мертвым, чем красным". Из этих двух вариантов второй представляется мне
более правдоподобным. Картина кончается сценой, когда Кевин Маккарти стоит
посреди шоссе и кричит проносящимся мимо машинам:
"Они уже здесь! Вы следующий на очереди!" Но в глубине души я считаю,
что Сигел вообще не думал о политике, когда снимал фильм (ниже вы увидите,
что и Джек Финней никогда о ней не задумывался); мне кажется, что он просто
развлекался, а подтекст... Подтекст возник сам по себе.
Это не значит, что во "Вторжении похитителей тел" нет аллегорических
элементов; просто эти пункты давления, эти источники страха так глубоко
погребены в нас и в то же время настолько активны, что мы черпаем из них,
как из артезианских колодцев, - говорим вслух одно, но шепотом выражаем
совсем другое. Версия романа Джека Финнея, сделанная Филипом Кауфманом,
интересна (хотя, говоря откровенно, в меньшей степени, чем картина Сигела),
но в ней этот шепот сменился чем-то совсем иным: фильм Кауфмана словно бы
высмеивает общее мироощущение эгоцентрических семидесятых
"со-мной-все-в-порядке-с-тобой-все-в-порядке-так-что-примем-горячую-ванну-и-помассируем-свое-драгоценное-самосознание".
А это предполагает, что хотя тревожные сны массового подсознания могут от
десятилетия к десятилетию меняться, шланг, опущенный в этот колодец,
остается неизменным.
Это и есть истинный танец смерти, по-моему: те замечательные мгновения,
когда создатель ужасной истории оказывается способен объединить сознание и
подсознание одной мощной идеей. Я считаю, что в большей степени это удалось
в своей картине Сигелу, но, конечно, и Сигел, и Кауфман должны быть
благодарны Джеку Финнею, который первым зачерпнул из колодца.
Итак, вернемся в стратфордский кинотеатр теплым осенним днем 1957 года.
Стивен Кинг. Пляска смерти
---------------------------------------------------------------
Перевод с английского О.Колесникова
OCR: Рудченко О.С.
---------------------------------------------------------------
читать дальшеАнонс
Вы знаете Стивена Кинга - "короля ужасов"? Безусловно. Вы знаете
Стивена Кинга - резкого, бескомпромиссного, умного постмодерниста? Возможно.
Но - есть и другой Стивен Кинг. Стивен Кинг - блестящий, живой,
непосредственный автор истории "черного жанра" от самых его истоков - и до
самых одиозных, масс-культурных его проявлений. Перед вами - буквально "все,
что вы хотели знать об ужасах, но боялись спросить". А еще перед вами -
бесконечно оригинальное литературное произведение, абсолютно и решительно не
вписывающееся НИ В КАКИЕ ВАШИ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О СТИВЕНЕ КИНГЕ. Не верите?
Прочитайте - и убедитесь сами!
Очень легко - может быть, слишком легко - делать посвящение мертвецам.
Эта книга посвящается шести великим писателям ужасов, которые еще живы:
Роберт Блох
Хорхе Луис Борхес
Рэй Брэдбери
Фрэнк Белкнап Лонг
Дональд Уондри
Мэнли Уэйд Уэллман
Входи, путник, на свой страх и риск: здесь водятся тигры
- Какой самый отвратительный поступок вы совершили ?
- Этого я вам не скажу, но могу рассказать о самом отвратительном из
всего, что случалось со мной... О самом ужасном...
Питер Страуб. "История с привидениями"
Нас ждет вечеринка, но нужно миновать стражу снаружи...
Эдци Кохрен. "Заходите все"
ПРОЛОГ
Книга, которую вы держите в руках, возникла благодаря телефонному
звонку в ноябре 1978 года. В то время я преподавал литературное мастерство и
вел несколько курсов в Мэнском университете в Ороно, а в свободное время
доделывал черновой вариант романа "Воспламеняющая взглядом" - к настоящему
времени он уже опубликован. Мне позвонил Билл Томпсон, который в 1974 - 1978
годах издал мои первые пять книг: "Кэрри", "Жребий", "Сияние", "Ночная
смена" и "Противостояние". Но, что гораздо важнее, Билл Томпсон, бывший в ту
пору редактором в "Даблдэй", оказался первым человеком, связанным с
издательскими кругами Нью-Йорка, который с интересом прочел мои ранние, еще
не опубликованные, произведения. Он явился для меня тем самым важнейшим
первым контактом, которого начинающие авторы ждут, на который надеются - и
который так редко находят.
После "Противостояния" наши пути с "Даблдэй" разошлись, ушел оттуда и
Томпсон - он стал старшим редактором в "Эверест Хаус". За годы нашего
сотрудничества мы сделались не только коллегами, но и друзьями, поэтому не
теряли друг друга из виду, время от времени обедали вместе.., ну и выпивали.
Лучшая попойка случилась у нас во время бейсбольного матча всех звезд в июле
1978 года: мы смотрели его на большом телеэкране поверх рядов пивных кружек
в каком-то нью-йоркском баре. Над прилавком висело объявление "Счастливые
часы для ранних пташек с 8 до 10 утра, в это время вдвое дешевле". Когда я
спросил у бармена, что за люди приходят с восьми до десяти утра, чтобы
выпить "коллинз" с ромом или джин, он злобно посмотрел на меня, вытер руки о
фартук и ответил: "Парни из колледжа.., такие, как ты".
И вот в этот ноябрьский вечер, вскоре после Хэллоуина, Билл позвонил
мне и сказал: "Слушай, а почему бы тебе не написать книгу о феномене жанра
ужасов, как ты его себе представляешь? Романы, кинофильмы, радио,
телевидение - все в целом. Если хочешь, поработаем вместе".
Предложение показалось мне одновременно заманчивым и пугающим.
Заманчивым потому, что время от времени меня спрашивали, что заставляет меня
об этом писать, а людей - читать и ходить в кино. Парадокс: люди платят
деньги за то, чтобы чувствовать себя некомфортно. Я разговаривал на эту тему
со многими своими студентами и написал немало слов (включая довольно длинное
предисловие к моему собственному сборнику рассказов "Ночная смена"), и мысль
о том, чтобы вынести наконец Окончательный Вердикт, привлекала меня. Я
подумал, что потом запросто смогу уходить от надоевших вопросов, просто
сказав: "Если хотите знать мое мнение о жанре ужасов, прочтите книгу,
которую я написал на эту тему. Это мой Окончательный Вердикт по делу об
ужасах".
Пугало же меня это предложение тем, что мне уже виделась работа,
растягивающаяся на годы, десятилетия, столетия. Если начать с Гренделя
<Чудовище из старинного англосаксонского эпоса "Беовульф".> и его
матери, то даже в виде сжатого приложения к "Ридерз дайджест" мой труд занял
бы четыре солидных тома.
Но Билл возразил, что можно ограничиться последними тремя
десятилетиями, сделав лишь несколько отступлений к основам жанра. Я обещал
подумать и принялся думать. Думал я долго и напряженно. Раньше мне не
приходилось писать нехудожественные книги, и это меня тоже пугало. Внушала
страх и мысль о необходимости говорить правду. Художественная литература -
это, что ни говори, нагромождение одной лжи на другую.., поэтому, кстати,
пуритане никогда не могли с ней смириться. Если вы сочиняете и чувствуете,
что застряли, всегда можно придумать что-то другое или вернуться на
несколько страниц и что-нибудь изменить. А вот с нехудожественной книгой
приходится утомительно проверять все факты, следить, чтобы не было ошибок в
датах, чтобы все фамилии были написаны верно.., а хуже всего, что это
означает "выставляться". Романист, в конце концов, скрыт от читателей; в
отличие от музыканта или актера он может пройти по улицам, и никто его не
узнает. Созданные им Панч и Джуди <Популярное кукольное представление, в
котором действуют постоянные персонажи: шут-неудачник Панк и его жена
Джуди.> выступают на сцене, а сам он остается невидимкой. Но тот, кто
отходит от вымысла, становится слишком заметен.
И все же идея казалась весьма привлекательной. Я начинал понимать, что
чувствуют чудаки в Гайд-парке ("чокнутые", как называют их наши британские
братья), взгромождаясь на фанерные ящики. Мне уже виделись сотни страниц, на
которых я смогу изложить свои излюбленные гипотезы: "И мне еще за это
заплатят!" - воскликнул он, потирая ладони и безумно хихикая". Я представлял
себе курс, который буду читать в следующем семестре. Назову его "Особенности
литературы о сверхъестественном". Но больше всего меня радовала возможность
поговорить о жанре, который люблю. Мало кто из авторов модных книг ее
получает.
Что касается курса "Особенности литературы о сверхъестественном"... В
тот ноябрьский вечер, когда позвонил Билл, я сидел на кухне и, попивая пиво,
прикидывал его программу; а вслух говорил жене, что скоро мне предстоит
вести длинные разговоры с множеством людей о предмете, в котором я прежде
находил свой путь на ощупь, словно слепой. Хотя многие из тех книг и
фильмов, о которых пойдет речь в этой книге, сейчас изучают в университетах,
я составлял свое мнение совершенно самостоятельно, и никакие учебники не
направляли ход моих мыслей. Похоже, вскоре мне предстоит впервые узнать
истинную цену своих суждений.
Эта фраза может показаться странной. Но ниже я сформулирую положение о
том, что никто не может быть уверен в своих мыслях по тому или иному поводу,
пока не запишет их на бумаге; кроме того, я считаю, что мы вообще плохо
представляем себе, что думаем, пока не изложим свои рассуждения перед
другими, по крайней мере не менее разумными, людьми, чем мы сами. Поэтому
перспектива оказаться за кафедрой в университетской аудитории меня
беспокоила, и я слишком много переживал по этому поводу во время во всех
остальных отношениях замечательного отпуска на Сент-Томасе <Один из
Виргинских островов в Вест-Индии.>, когда размышлял о роли смешного в
"Дракуле" Стокера и об элементах паранойи в "Похитителях тел" Джека Финнея.
После звонка Билла я начал думать, что если мои беседы (у меня не
хватало смелости назвать их лекциями) в области
ужасов-сверхъестественного-готического будут приняты хорошо - и мною, и
моими слушателями, - то, возможно, книга на эту тему замкнет круг. В конце
концов я позвонил Биллу и сказал, что попробую написать книгу. И, как
видите, я ее написал.
Все это я говорю к тому, чтобы поблагодарить Билла Томпсона, которому
принадлежит идея книги. Идея очень хорошая. Если вам понравится книга,
скажите спасибо Биллу, это он ее придумал. А если не понравится, вините
автора, который испортил отличную задумку.
Благодарю также тех студентов - их было ровно сто, - которые терпеливо
(а порой снисходительно) слушали, как развиваю перед ними свои мысли. В
результате я не могу претендовать на авторство всех изложенных здесь
концепций, потому что в ходе обсуждения они модифицировались, уточнялись, а
во многих случаях и полностью изменялись.
Однажды на лекцию пришел Бертон Хетлен, профессор английской литературы
из Мэнского университета. В тот день я рассказывал о "Дракуле" Стокера, и
мысль Бертона о том, что ужас является важной частью того бассейна мифов, в
котором все мы купаемся, стала одним из кирпичей в фундаменте этой книги.
Так что спасибо, Берт.
Заслуживает благодарности и мой агент Кирби Макколи, любитель ужасов и
фэнтези, добропорядочный гражданин Миннесоты, который прочел рукопись,
указал на ошибки и поспорил с некоторыми выводами.., но больше всего я
признателен ему за один вечер в нью-йоркском отеле "Плаза", проведенном за
выпивкой. В тот вечер он помог мне составить рекомендуемый список фильмов
ужасов 1950 - Г980 годов, который входит в приложение 1. Я в долг> перед
Кирби и за многое другое, но пока ограничимся этим.
В процессе работы над "Танцем смерти" я пользовался множеством
источников и постарался отметить благодарностью каждый, но здесь хочу
назвать особенно ценные для меня: самую первую работу о фильмах ужасов -
книгу Карлоса Кларенса "Иллюстрированная история фильмов ужасов";
тщательный, эпизод за эпизодом, анализ содержания "Сумеречной зоны" (The
Twilight Zone) в "Старлоге" <Ежемесячный американский журнал, посвященный
в основном фантастике в кино и на телевидении. Основан в 1976 году.>.
"Энциклопедию научной фантастики", составленную Питером Николсом, которая
была особенно полезна для понимания (или попыток понять) смысла произведений
Харлана Эллисона и телесериала "Внешние ограничения" (The Outer Limits); а
также бесчисленное количество иных закоулков, куда мне приходилось
забредать.
Наконец, я хотел бы выразить благодарность писателям: Рэю Брэдбери,
Харлану Эллисону, Ричарду Матесону, Джеку Финнею, Питеру Страубу, а вместе с
ними и Энн Риверс Сиддонс, которые любезно ответили на мои письма и
предоставили информацию о творческой истории своих произведений. Их голоса
придают книге особую глубину, которой ей как раз не хватало.
Пожалуй, все... Хочу только добавить: не думайте, что я считаю свою
работу хоть в какой-то степени приближающейся к совершенству. Подозреваю,
что, несмотря на тщательную проверку, в ней остается еще немало ошибок;
надеюсь лишь, что они не слишком серьезны и их не чересчур много. Если
обнаружите такие ошибки, то, надеюсь, вы напишете мне и укажете на них,
чтобы я мог внести поправки в следующие издания. И, знаете, я надеюсь, книга
вас позабавит. Читайте понемногу или все сразу - главное, с удовольствием. В
конце концов, для того она и написана, как и любой роман. Может быть, что-то
заставит вас задуматься, или улыбнуться, или рассердиться. Любая из этих
реакций будет мне приятна. А вот скука - это ужасно.
Для меня работа над этой книгой была одновременно тяжким бременем и
удовольствием, в иные дни - неприятной обязанностью, в другие - приятным
времяпрепровождением. В результате, наверное, вы обнаружите, что она
написана неровно. Надеюсь только, что путешествие по ней для вас, как и для
меня, не останется бесполезным.
Стивен Кинг
Глава 1
4 ОКТЯБРЯ 1957 ГОДА, ИЛИ ПРИГЛАШЕНИЕ К ТАНЦУ
1
Впервые я пережил ужас - подлинный ужас, а не встречу с демонами или
призраками, живущими в моем воображении, - в один октябрьский день 1957
года. Мне только что исполнилось десять. И, как полагается, я находился в
кинотеатре - в театре "Стратфорд" в центре города Стратфорд, штат
Коннектикут.
Шел один из моих любимых фильмов, и то, что показывали именно его, а не
вестерн Рандольфа Скотта или боевик Джона Уэйна, оказалось вполне уместно. В
тот субботний день, когда на меня обрушился подлинный ужас, была "Земля
против летающих тарелок" (Earth vs. the Flying Saucers) Хью Марлоу, который
в то время, вероятно, был больше известен по роли кокетливого и страдающего
безудержной ксенофобией приятеля Патриции Нил в фильме "День, когда Земля
остановилась" (The Day the Earth Stood Still), чуть более старой и гораздо
более рациональной научно-фантастической картине.
В "Дне, когда Земля остановилась" пришелец по имени Клаату (Майкл Ренни
в ярко-белом межгалактическом комбинезоне) сажает свое летающее блюдце на
эспланаде посреди Вашингтона (блюдце, когда включен двигатель, светится, как
пластмассовые фигурки Иисуса, которыми награждали в воскресной школе тех,
кто вызубрил больше стихов из Библии). Клаату спускается по широкому трапу и
останавливается; на него глядят сотни пар испуганных глаз и сотни армейских
винтовок. Момент, исполненный напряжения, такие моменты приятно вспомнить, и
именно они на всю жизнь делают людей вроде меня поклонниками кинематографа.
Клаату начинает возиться с какой-то штуковиной, похожей, насколько я помню,
на приспособление для борьбы с сорняками, и скорый на руку мальчишка-солдат
стреляет в него. Разумеется, как выяснилось, приспособление было подарком
президенту. Никаких смертоносных лучей: всего лишь аппарат для лечения рака.
Так было в 1951 году. А шесть лет спустя, в субботний день в
Коннектикуте, поступки и внешность парней из летающих тарелок были куда
менее дружественными. В отличие от благородного и немного печального Майкла
Ренни в роли Клаату пришельцы из "Земли против летающих тарелок" напоминали
старые и исключительно злобные деревья с узловатыми сморщенными телами и
морщинистыми старческими лицами.
И не средство от рака для президента, подобно новому послу, приносящему
дары стране, а лучи смерти, разрушение и всеобщую войну принесли они миру. И
все это, в особенности разрушение Вашингтона, было показано удивительно
реалистично с помощью спецэффектов Рэя Харрихаузена, того самого, который в
детстве бегал в кино с приятелем по имени Рэй Брэдбери.
Клаату приходит, чтобы протянуть руку дружбы и братства. Он предлагает
людям вступить в своего рода межзвездную Организацию Объединенных Наций -
конечно, при условии, что мы расстанемся со своей неприличной привычкой
убивать себе подобных миллионами. Ребята из "Земли против летающих тарелок"
прилетели с целью завоевания, это была последняя армада с умирающей планеты,
древней и алчной, ищущей не мира, а добычи.
"День, когда Земля остановилась" относится к небольшой горстке истинно
научно-фантастических фильмов. Древние чужаки из "Земли против летающих
тарелок" - посланцы гораздо более распространенного жанра, жанра фильма
ужасов. Здесь нет никакого вздора насчет "дара вашему президенту"; эти парни
просто высаживаются на мысе Канаверал и начинают уничтожать все вокруг.
Между этими философиями и лежат семена ужаса, так мне представляется.
Если существует силовая линия между этими двумя почти противоположными
идеями, то ужас почти несомненно зарождается здесь.
И вот как раз в тот момент, когда в последней части фильма пришельцы
готовятся к атаке на Капитолий, лента остановилась. Экран погас. Кинотеатр
был битком набит детьми, но, как ни странно, все вели себя тихо. Если вы
обратитесь к дням своей молодости, то вспомните, что толпа детишек умеет
множеством способов выразить свое раздражение, если фильм прерывается или
начинается с опозданием: ритмичное хлопанье; великий клич детского племени
"Мы хотим кино! Мы хотим кино! Мы хотим кино!"; коробки от конфет, летящие в
экран; трубы из пачек от попкорна, да мало ли еще что. Если у кого-то с
четвертого июля сохранилась в кармане хлопушка, он непременно вынет ее,
покажет приятелям, чтобы те одобрили и восхитились, а потом зажжет и швырнет
к потолку.
Но в тот октябрьский день ничего похожего не произошло. И пленка не
порвалась - просто выключили проектор. А дальше случилось нечто неслыханное:
в зале зажгли свет. Мы сидели, оглядываясь и мигая от Яркого света, как
кроты.
На сцену вышел управляющий и поднял руку, прося тишины, - совершенно
излишний жест. Я вспомнил этот момент шесть лет спустя, в 1963 году, в
ноябрьскую пятницу, когда парень, который вез нас домой из школы, сказал,
что в Далласе застрелили президента.
2
Если в том, что касается танца смерти, можно выявить некую суть или
истину, то она проста: романы, фильмы, телевизионные и радиопрограммы - даже
комиксы - всегда работают на двух уровнях.
Первый уровень, так сказать внешний, - это когда Ригана рвет прямо на
священника, когда он мастурбирует с распятием в руке в "Изгоняющем дьявола"
(The Exorcist), когда ужасное, словно вывернутое наизнанку чудовище из
"Пророчества" (Prophecy) Джона Франкенхаймера разгрызает голову пилота
вертолета, как тутси-поп <конфета-шарик на палочке с твердой оболочкой и
мягкой начинкой.>. Первый уровень может быть достигнут с различной
степенью артистизма, но он присутствует обязательно.
Но на другом, более мощном уровне проявление ужаса - это поистине
танец, подвижный, ритмичный поиск. Поиск той точки, зритель или читатель,
где вы живете на самом примитивном уровне. Ужас не интересуется
цивилизованной оболочкой нашего существования. Так же, как и этот танец
сквозь помещения, где собрано множество предметов мебели, каждый из них - мы
надеемся! - символизирует нашу социальную приспособленность, наш
просвещенный характер. Это поиск иного места, комнаты, которая порой может
напоминать тайное логово викторианского джентльмена, а иногда - камеру пыток
испанской инквизиции... Но чаще всего и успешней всего - простую грубую нору
пещерного человека.
Является ли ужас искусством? На этом втором уровне его проявление ничем
иным быть просто не может; он становится искусством уже потому, что ищет
нечто, лежащее за пределами искусства, нечто, предшествующее искусству; ищет
то, что я бы назвал критической точкой фобии. Хорошая страшная история ведет
вас в танце к самым основам вашего существования и находит тайную дверь,
которая, как вам кажется, никому не известна, но вы-то о ней знаете; Альбер
Камю и Билли Джоэл указывали, что Чужак заставляет нас нервничать... Но в
глубине души нас тешит возможность встретиться с ним лицом к лицу.
Пауки приводят вас в ужас? Отлично. Вот вам пауки в "Тарантуле"
(Tarantula), в "Невероятно уменьшающемся человеке" (The Incredible Shrinking
Man) и в "Королевстве пауков" (Kingdom of the Spiders). А если крысы? В
романе Джеймса Херберта, который так и "называется - "Крысы", вы чувствуете,
как они ползают по вашему телу.., и пожирают вас заживо. Змеи? Боязнь
замкнутого пространства? Боязнь высоты? Или... Да все что угодно.
Поскольку книги и фильмы входят в понятие массмедиа, за последние
тридцать лет поле ужасного расширилось и теперь включает не только личные
страхи. За этот период (а в несколько меньшей степени и в течение семидесяти
предшествующих лет) жанр ужаса отыскивал критические точки фобии
национального масштаба, и те книги и фильмы, которые пользовались наибольшим
успехом, почти всегда выражали страхи очень широких кругов населения и
играли на них. Такие страхи - обычно политические, экономические и
психологические, а отнюдь не страх перед сверхъестественным - придают лучшим
произведениям этого жанра приятный аллегорический оттенок, и это именно те
аллегории, среди которых вольготнее всего чувствуют себя создатели
кинофильмов. Может быть, потому, что знают: если вышел прокол с началом,
потом всегда можно вызвать из тьмы какое-нибудь чудовище.
Вскоре мы вернемся в Стратфорд 1957 года, но вначале позвольте
упомянуть один из фильмов последних тридцати лет, очень точно нащупавший
критическую точку. Это картина Дона Сигела "Вторжение похитителей тел"
(Invasion of the Body Snatchers). Ниже мы обсудим и сам роман - у Джека
Финнея, его автора, тоже найдется что сказать, - а пока давайте коротко
коснемся фильма.
Ничего ужасного в физическом смысле в сигеловской версии "Вторжения
похитителей тел" нет <Зато есть в римейке Филипа Кауфмана. Действительно
жуткая сцена. Это когда Доналд Сазерленд граблями разрывает лицо почти
сформировавшегося стручка. Лицо "существа" разрывается с болезненной
легкостью, как гнилой фрукт, и из него брызжет фонтан самой реалистичной
сценической крови, какую мне только доводилось видеть в цветном фильме. На
этом моменте я съежился, зажал рукой рот и.., удивился, каким образом фильм
прошел в категорию "можно смотреть в присутствии родителей". - Примеч.
автора.>, нет никаких сморщенных злобных межзвездных путешественников,
никаких уродов-мутантов в облике нормальных людей. Существа-стручки лишь
слегка отличаются от обычных землян, и все. Просто немного размыты.
Чуть-чуть неряшливы. Хотя Финней нигде не говорит об этом прямо, он явно
считает, что наиболее ужасное в "них" - это отсутствие самого
распространенного и легче всего приобретаемого эстетического чувства. Не
важно, говорит Финней, что эти вторгшиеся из космоса чужаки не способны
оценить "Травиату", "Моби Дика" или даже хорошую обложку "Сатердей ивнинг
пост" работы Нормана Рокуэлла. Это не очень хорошо, но - боже! - они даже не
подстригают газоны, не меняют стекло в гараже, разбитое мячом мальчишки. Не
красят облупившиеся стены домов. Дороги, ведущие в Санта-Миру, вскоре
покрываются таким количеством выбоин и трещин, что торговцы, обслуживающие
город - можно сказать, что они снабжают муниципальные легкие животворным
воздухом капитализма, - уже отказываются приезжать.
Внешний уровень - это одно дело, но лишь на втором мы обычно испытываем
то неприятное ощущение, которое называют "мурашками". Много лет от
"Вторжения похитителей тел" у людей пробегали мурашки, и от этого в
сигеловском фильме видели множество самых разных идей. Сначала фильм
рассматривался как антимаккартистский, пока кто-то не заметил, что самого
Сигела вряд ли можно назвать левым. Тогда картину отнесли к разряду "Лучше
быть мертвым, чем красным". Из этих двух вариантов второй представляется мне
более правдоподобным. Картина кончается сценой, когда Кевин Маккарти стоит
посреди шоссе и кричит проносящимся мимо машинам:
"Они уже здесь! Вы следующий на очереди!" Но в глубине души я считаю,
что Сигел вообще не думал о политике, когда снимал фильм (ниже вы увидите,
что и Джек Финней никогда о ней не задумывался); мне кажется, что он просто
развлекался, а подтекст... Подтекст возник сам по себе.
Это не значит, что во "Вторжении похитителей тел" нет аллегорических
элементов; просто эти пункты давления, эти источники страха так глубоко
погребены в нас и в то же время настолько активны, что мы черпаем из них,
как из артезианских колодцев, - говорим вслух одно, но шепотом выражаем
совсем другое. Версия романа Джека Финнея, сделанная Филипом Кауфманом,
интересна (хотя, говоря откровенно, в меньшей степени, чем картина Сигела),
но в ней этот шепот сменился чем-то совсем иным: фильм Кауфмана словно бы
высмеивает общее мироощущение эгоцентрических семидесятых
"со-мной-все-в-порядке-с-тобой-все-в-порядке-так-что-примем-горячую-ванну-и-помассируем-свое-драгоценное-самосознание".
А это предполагает, что хотя тревожные сны массового подсознания могут от
десятилетия к десятилетию меняться, шланг, опущенный в этот колодец,
остается неизменным.
Это и есть истинный танец смерти, по-моему: те замечательные мгновения,
когда создатель ужасной истории оказывается способен объединить сознание и
подсознание одной мощной идеей. Я считаю, что в большей степени это удалось
в своей картине Сигелу, но, конечно, и Сигел, и Кауфман должны быть
благодарны Джеку Финнею, который первым зачерпнул из колодца.
Итак, вернемся в стратфордский кинотеатр теплым осенним днем 1957 года.
-
-
18.07.2008 в 03:21-
-
18.07.2008 в 03:39-
-
18.07.2008 в 03:43нет, ничего
-
-
18.07.2008 в 03:57Кстати, эта кошачья мордочка на твоей аватаре ИМХО очень на тебя похожа, характером, я имею в виду.
-
-
18.07.2008 в 04:05Эйджи, "Принц тенниса". Не знаю, что курили аниматоры, но их серии с чибиками бесподобны))
И да, ты права - выражение его мордочки очень точно отображает мои чувства
-
-
18.07.2008 в 04:12И да, ты права - выражение его мордочки очень точно отображает мои чувства
*чешет Сей-саму за ушком*
-
-
18.07.2008 в 04:30Я могу спросить у подруги, у которой таскаю сама, где она качает - там серии по 50 метров.
Или, ежели так проблематично, я могу тебе прислать
*чешет Сей-саму за ушком*
*довольно мурчит*
-
-
18.07.2008 в 04:35Я могу спросить у подруги, у которой таскаю сама, где она качает - там серии по 50 метров.
Или, ежели так проблематично, я могу тебе прислать
Узнай, солнышко, узнай. А по поводу почты... я во Владивостоке живу.
-
-
18.07.2008 в 05:36Кстати не надо гнать на Кинга, ну да сдал дядя. А кто не сдает? У него были отличные вещи.
А вот Темную Башню ниасилил, патамушта стихи.
-
-
18.07.2008 в 07:44А не проще дать ссылку?
Не проще, я хочу делиться впечатлениями со своими читателями.
Кстати не надо гнать на Кинга, ну да сдал дядя. А кто не сдает? У него были отличные вещи.
Мне, как раз его "отличные вещи" и не нравятся, просто не мои фломастеры.
-
-
18.07.2008 в 08:12Ну да голубизны там маловато. Правда в Рите Хейворт яойные пацаны мелькают. Но над ними вершат расово провославное издевательство.
-
-
18.07.2008 в 08:16-
-
18.07.2008 в 08:19Я этими страхами переболел еще в пуберантном возрасте. Ибо в такое время живем, что монстры просто бояться выходить на улицу. Опасаясь людей
-
-
18.07.2008 в 12:18Я просто не люблю Кинга за то, что он буквально любую вещь может сделать ужасной и тошнотворной. Мне вполне хватило секса между малолетками в "Оно".
-
-
18.07.2008 в 15:13Узнай, солнышко, узнай. А по поводу почты... я во Владивостоке живу
Хай, как только так сразу.
А Владивосток - это не проблема, проблема в том, что у вас сейчас очень странная система получения/отправки дисков за границу
-
-
18.07.2008 в 15:37проблема в том, что у вас сейчас очень странная система получения/отправки дисков за границу
вот, то-то и оно