"Ночные игры" часть четвёртая.

[Mav]

Ураа!!! Милая  Shiko_ прислала мне готовый вариант текста, а я ворона, не сразу его увидела в ящике. Но я исправилась

Ночные игры.
Автор:  Мев.
Бета:  Shiko_ (гениальная, терпеливая... обожаю!)
Жанр: детектив, мистика.
Пейринг: Илья Курякин I Наполеон Соло
Рейтинг: NC-17 (пока за кровь, кишки и всё прочее)
Предупреждения: кровавые убийства, безумный маньяк и полоумная нечисть на охотничий тропе.
Размер: макси (походу, да… оно уже макси)
Саммари: Курякину и Соло поручают подозрительно простое задание. Но чтобы его выполнить напарникам придется вмешаться в древнюю и кровавую игру.
Размещение: только с моего разрешения.
Первая часть: mav.diary.ru/p215159383.htm
Вторая часть: mav.diary.ru/p216068562.htm
Третья часть: mav.diary.ru/p217825305.htm


Часть 4. Игры новые и старые.

Моя новая добыча оказалась скучной, зато покорной. Задумчиво она стояла в круге тусклого фонарного света, как мотылек, прилетевший на огонь и забывший, с какой целью он проделал этот путь. Я подошел к ней со спины, ласково коснулся кудрявого затылка. Она порывисто обернулась, и лицо её тут же расцвело радостной улыбкой узнавания. Мне было неинтересно, кого она увидала вместо меня: мать или давно оставившего её возлюбленного, главное, она послушно пошла за мной, доверчиво сжимая мою ладонь цепкой, прохладной рукой.
Мы шли по ночному городу, непривычно пустому и тихому. Люди попрятались, заперли окна и двери. Тени, вечно колышущиеся на границе зрения, замерли, втянулись в подворотни. Я решил, что это хороший знак и повернул к парку.
Словно очнувшись от дрёмы, дождь припустил с новой силой. Шелестел опавшей листвой, пропитывал одежду и волосы осенним холодом, окутывал редкие фонари дрожащими ореолами. Несколько раз добыча поскользнулась, едва не растянувшись в грязи. Пришлось замедлиться.
Странно, куда же делись все ночные твари? Погода им не помеха, скорее наоборот, дождь подстёгивал голод и выгонял их из убежищ. Но не сегодня. Я раздражённо пожал плечами и свернул на восточную аллею. Какое мне дело до мелких хищников? Особенно сейчас, когда нужно сосредоточиться на Игре.
Бывший театр встретил нас привычным молчанием. Никто не смел посягнуть на мои владения: ни двуногие бродяги, ни духи запустения. Тусклым огнем вспыхивали светильники, лестница под ногами поприветствовала нас громким скрипом. Добыча впервые остановилась и попыталась выдернуть руку. Пришлось снова погладить её по голове и ласково назвать котёнком, как когда-то называла её бабушка. Добыча снова радостно улыбнулась и больше не пыталась перечить.
Приказ раздеться она выполнила с привычной сноровкой. Я подвел её к запыленному, ростовому зеркалу, единственной вещи, которая осталась от прежней обстановки, поднес к белой шее обсидиановый нож и, не отрывая взгляда от наших призрачных отражений, принялся за дело.
Добыча не успела и пикнуть, как дымчатое лезвие распустило на лоскуты её бледную кожу, выпустило на волю горячую кровь, бесстыже обнажило трепещущие внутренности. Я с наслаждением вдохнул влажный запах агонии и опустил на пол, переставшее биться тело. Теперь главное ничего не испортить.
Статуэтка привычно оттягивала внутренний карман. Я представил, как она нетерпеливо подрагивает в душной тесноте, и вытащил её на свет. Обернулся, тумбочка стояла там, где нужно, где я её и оставил. Поставил статуэтку ровно в центре исцарапанной столешницы, сверившись с едва заметными пометками. Затем вернулся к телу, подвернул рукава рубашки и запустил обе руки в ещё жаркое нутро. Если бы люди знали, какое это наслаждение - ощущать голыми руками скользкие, упругие, ещё горячие внутренности, они забросили бы выпивку, оставили проституток и торговцев дурманом без заработка и посвятили бы свои никчемные жизни Игре.
Я облизнулся, чувствуя, как моя собственная кровь устремилась вниз к ожившему члену. Зачерпнул полную пригоршню крови и выплеснул её на тускло поблескивающую статуэтку. Зажмурился от предвкушения, весь подобрался, как жеребец перед стартом и… и ничего. Тишина. Ни голосов, манящих и ласковых, ни странных чужих ароматов, ни жадных прикосновений. Я медленно открыл глаза и уставился на собственное отражение. Нелепое и одинокое.
В прошлый раз, когда я здесь вскрыл изнеженное тело весёлой актрисы, из зеркала на меня с любовью смотрели янтарные глаза ягуара. Её глаза. Я чувствовал Её радость, видел, как алые, словно только что пролившаяся кровь, губы изгибаются в милостивой улыбке. Ни с чем несравнимое счастье заполнило всё мое существо. Я беззвучно орал, кусал губы, скользил липкими от крови руками по стоящему колом члену. Она была мною довольна, Ей нравилась моя Игра!
А сейчас никто не появился за пыльной поверхностью зеркала. Никто не позвал меня по имени, не прикоснулся к жаждущей плоти. Она не пришла. Но почему?! Я допустил ошибку? Какую?! Или Ей разонравилась моя Игра?



Илья откинулся на скомкавшуюся под спиной подушку и с силой растер лицо. Спал он скверно, то и дело выныривал из душных, сумбурных сновидений, чтобы пригладить мокрые от пота волосы метавшегося под одеялом напарника. Тот под руками Ильи замирал, вздыхал с облегчением и расслабленно приваливался к нему горячим боком. До следующего кошмара.
Курякин рывком поднял себя с кровати и принялся за разминку. Он не дошёл ещё и до середины упражнений, когда входная дверь бесшумно отворилась, и в номер вошёл удивительно бодрый Наполеон. В руках он с какой-то профессиональной сноровкой держал поднос с пузатым кофейником, чашками и корзинкой с ещё теплыми, судя по умопомрачительному аромату, булочками.

- Хозяйка расстаралась, - не дожидаясь вопроса, сказал Наполеон и поставил поднос на стол. - Вчера несколько девушек съехали. Вот мадам и опасается, как бы остальных постояльцев не растерять.

Илья кивнул, мол, понял, и окинул напарника внимательным взглядом. Как он и ожидал, бодрость Наполеона оказалась напускной: под глазами залегли обширные тени, щеки немного ввалились и отливали лёгкой синевой небритости, взгляд утратил изрядную долю твёрдости и рассеянно скользил по комнате, старательно избегая напарника.
После лёгкого завтрака, прошедшего в непривычном молчании, Соло уселся за стол, расстелил старую газету и принялся разбирать свой верный кольт. Илья покосился на мрачную складку между бровей друга, на мягкие кольца кудрей, свободные от обычной укладки и засобирался на выход.

- Проверю тайник, вдруг Габи нас чем-нибудь порадует, - обронил он и скрылся за дверью.

Конечно, надежда на подарочек от фройляйн Теллер была крошечной, но находиться в одной комнате с впавшим в мрачное расположение духа напарником не хотелось. Пусть посидит в одиночестве, разберётся в своих эмоциях, это и для дела, и для него самого будет полезно.

На улице на Илью неожиданно дохнуло влажным теплом, будто отступившая к югу осень внезапно вернулась за какой-то забытой мелочью и решила порадовать парижан незапланированным теплом. Но те отнюдь не выглядели обрадованными. На открытых по случаю тепла верандах не сидели посетители. Мужчины не раскланивались со встречными дамами, которых было непривычно мало, а те, которые всё-таки прогуливались по окутанным утренним туманом улочкам, выглядели подавленными, а то и заплаканными.
Горластые разносчики газет продавали свой товар, молча, словно все враз осипли. Илья подошёл к одному из них, кинул в протянутую руку мелкую монетку, получил хрусткий, пахнущий свежей типографской краской сверток и направился к столику ближайшего кафе.
Как и следовало ожидать, на первой странице газеты, впрочем, как и на всех остальных, «красовались» кричащие заголовки, один мрачнее другого: «Новая жертва Зверя из Сены», «Убита сотрудница адвокатской конторы», «Кровавое безумие», «Никто из нас не в безопасности!». Илья нахмурился. Значит, убитая вовсе не была проституткой. Как и Жан. Как, наверняка, и та несчастная официантка, зарезанная у них на пороге. Зверь поменял свои привычки или убивает кто-то другой, подражая ему? Теперь, по крайней мере, понятно пришибленное настроение парижан. Пока Зверь довольствовался только проститутками, остальные горожане чувствовали себя в относительной безопасности. Убийства и, конечно, газетные статьи, изобилующие кровавыми подробностями, лишь приятно щекотали им нервы. Теперь каждый из них почувствовал себя потенциальной жертвой.
Означает ли это, что в новых обстоятельствах полиции придётся утроить старания в поисках маньяка? Скорее всего, да, но вот будет ли от этого толк? Вопрос вопросов, как говорил майор Пархоменко, пытаясь выяснить авторство очередной проделки курсантов. В любом случае, им с Наполеоном придется быть особенно осторожными, чтобы не попасть под горячую руку Правосудия. Илья свернул газету, взглядом отогнал направившегося к нему официанта и поспешил на трамвайную остановку.

Тайник, простой и надёжный как три копейки, находился в полутёмном, пропахшем жареным луком и кошками подъезде старого жилого дома и был замаскирован под почтовый ящик с облупившимся номером. Курякин засунул руку в его металлическое нутро и удивленно хмыкнул. Габи была умницей, а порой и настоящей феей-крёстной, но что она сделала с сотрудниками парижского отделения АНКЛ и чем шантажировала Уэверли, чтобы собрать такой увесистый подарок, Илье знать не хотелось. Если судить по весу упакованного в плотную бумагу свертка, то без пыток не обошлось.
По дороге в пансионат он заглянул в кондитерскую, которую нашёл по умопомрачительному ванильно-шоколадному аромату, и купил коробку эклеров. Соло сладкое любил, хоть и старался им не увлекаться. «Фигуру бережёт», - насмешничала Габи, Наполеон же в ответ улыбался так, словно их худосочной напарнице тоже не помешало бы сесть на диету.

Город накрыло душным, влажным маревом тумана. И без того немногочисленные прохожие вовсе пропали с улиц. Илья шёл и ощущал себя гуляющим по чужому сновидению. Муторному и тревожному. «Зато любой хвост будет как на ладони», - утешал он себя и тут же почувствовал между лопаток назойливую щекотку чужого взгляда. Осторожно оглянулся и увидел сгорбленную фигуру, завернутую в цветастые лохмотья, сидевшую прямо на грязном бордюре. Он мог поклясться, что еще минуту назад там никого не было. Понимая, что скрытничать уже не имеет смысла, Илья неторопливо, чуть ли не вразвалочку пошёл обратно.
Первое, что он почувствовал, была волна концентрированного, тяжёлого аромата целебных трав: шалфей, ромашка, лаванда и много чего ещё. Создавалось впечатление, что на мостовой расположилась не пожилая женщина, а тряпичная кукла, набитая душистыми травами. Мама такими перекладывала бельё в комоде. Илья остановился, окинул старуху пристальным взглядом и напоролся на такой же внимательный, насмешливый взгляд жёлтых, как у кошки, глаз.

- Чего пялишься? – в низком, грудном голосе не было и намёка на старческое дребезжание, - Нравлюсь?

Илья изумлённо распахнул глаза. Цыганка, а женщина, без сомнения, была цыганкой, хоть и странно было её видеть без оравы горластых товарок, в молодости была настоящей красавицей. Даже сейчас её смуглое, морщинистое лицо правильностью и гармоничностью черт напоминало бронзовую маску древней богини. То, что он изначально принял за лохмотья, при ближайшем рассмотрении оказалось тёмно-красной шёлковой юбкой необъятной ширины и роскошной шалью цвета грозовой тучи, на каждой ниточки шёлковых кистей которой посверкивали хрустальные бусины. Такую щеголеватую цыганку попробуй ещё найди.

- Очень! – искренне ответил Курякин.

Старуха расплылась в кокетливой улыбке, порылась за пазухой, вынула потёртый кожаный кисет, древнюю кривую трубку и с намёком протянула её Илье. Тот не растерялся, достал спички и помог раскурить раритет.

- Кошмары не мучают, красавчик? – спросила вдруг она, выпуская облако ароматного, совсем не табачного дыма.

- Меня – нет, а вот друг мой измучился, - сам себе удивляясь, признался Илья.

- Так вы не сопротивляйтесь.

- Кому?

- Себе, - фыркнула цыганка, ловко выколотила пепел из трубки прямо о бордюр, резво, как молодая, вскочила на ноги и величаво скрылась в тумане.

До пансионата Илья добрался без приключений. В вестибюле поздоровался с Пьером, давешним темнокожим сторожем, расцеловал ручки вышедшей навстречу мадам Вилар и, наконец, поднялся в их с Соло мансарду. Тот встретил его чисто выбритым, гладко причёсанным и благоухающим дорогим парфюмом. Курякин немного расслабился, напарник справился с приступом хандры, теперь можно и за работу браться.
Габи не поленилась зашифровать большую часть данных. Читать сразу, без дополнительной обработки можно было только копии полицейских отчетов. Зато их было много, на несколько серий убийств, произошедших в разные годы. Соло засел за расшифровку, а Илья обложился результатами расследований местных «гениев сыска». Время текло, как вода сквозь сито. Когда в густой облачной перине за окном засветились лазоревые с золотом заплатки, Илья устало потёр глаза, отложил блокнот, куда мелким, убористым почерком записывал важные, на его взгляд, сведения и бросил вопросительный взгляд на напарника:

- Может, сходим куда-нибудь поужинаем?

- Ты иди, - не отрывая взгляда от документов, отмахнулся Наполеон, - а я потом схожу, как раз до самого интересного добрался.

Илья встал, размял плечи, несколько раз присел, задумчиво потёр покрытый вечерней щетиной подбородок, но решил, что для визита в ближайшую забегаловку и так сойдет.

- Ты в курсе, что обвиняемый в убийстве Эвелин Пикард сторож не дожил до суда? - спросил он, натягивая куртку.

- Как удобно, - фыркнул напарник. - И что стряслось с бедолагой?

- Сердечный приступ, если верить отчёту судмедэксперта. Дело тут же закрыли, за смертью главного подозреваемого. И всех: от министра юстиции до последнего желтопёрого журналюги – это устроило. Тем более что после его ареста убийства прекратились. До следующей серии, случившейся через восемь лет.

- А когда произошла первая серия?

- В тридцать седьмом году, - Илья споро зашнуровал ботинки. - Следующая - в сорок первом, затем – в сорок восьмом, потом – в пятьдесят пятом.

- А сейчас шестьдесят пятый, - задумчиво протянул Соло. - Интервал между сериями убийств увеличился.

- Это если убийца тот же самый, а не подражатель. На этот раз убивают всех подряд, в прошлом же Зверь ограничивался проститутками.

- Кроме мадмуазель Пикард, - Соло задумчиво почесал бровь.

- Ну, её вполне можно было причислить к представительницам древнейшей профессии. Спала она не только с режиссером, но и с щедрыми поклонниками, - Илья проверил пистолет в заплечной кобуре. - Не смотри на меня так, Ковбой, всё это я почерпнул из полицейского отчёта. Видно, комиссар, расследовавший её убийство, был изрядным сплетником.

- Полиция могла замалчивать убийства простых граждан или регистрировать их, как обычную бытовуху, - Наполеон принялся устало разминать затекшие плечи.

Илья вздохнул и принялся растирать ладони, чтобы те стали чуть теплее, чем обычно.

- Подойди и повернись, - позвал он напарника, тот удивленно посмотрел на него, но всё-таки послушался. - Мы можем сколько угодно заниматься предположениями, - Илья осторожно разминал закаменевшие мышцы друга, - толку от этого немного. Одно могу сказать, в этот раз полиции придётся поработать, как следует, и найти убийцу, иначе Париж накроет паника.

- Кто знает, - Соло прикрыл глаза и млел под умелыми руками, - они могут в очередной раз найти какого-нибудь подозрительного бедолагу. Да хоть бы и нас.

- Поэтому нам придётся утроить осторожность.

- Думаешь сменить убежище?

- Пока нет.

- Ладно, иди уже, - Наполеон нехотя вывернулся из-под рук Курякина. - Скоро стемнеет, а у тебя в желудке урчит так, что на улице слышно.



Лучи закатного солнца просачивались сквозь завесу туч, как жидкий мёд, окрашивая всё вокруг в цвета постаревшего золота. Усилившийся ветер причудливым орнаментом смешал в небесах облака нежнейших оттенков и цветов увядшей лаванды, сочного пурпура, потускневшей позолоты и лихорадочного багрянца. Илья поневоле залюбовался величественной картиной, жалея, что не прихватил с собой фотоаппарат. Но, похоже, он был единственным из вечерних прохожих, кого заинтересовал прекрасный закат. Остальные горожане как вспугнутые мыши пробегали по улицам, втянув головы в плечи и не оглядываясь по сторонам.
Илья решил разжиться ужином в любимой забегаловке Марисоль. Благо она находилась совсем рядом и, наверняка, ещё не закрылась. Закат постепенно гас. В сгущающихся сумерках приветливо засветились окна и витрины увеселительных заведений Монмартра. Курякин уже видел впереди знакомую вывеску и предвкушал большую тарелку ароматного, горячего жаркого, как внезапно споткнулся и едва не пропахал носом мостовую. На секунду ему показалось, что мимо его ног промелькнула тёмная, смазанная тень. Промелькнула и исчезла. Чертыхнувшись сквозь зубы, он быстро оглянулся по сторонам, но ничего подозрительного не обнаружил. Должно быть, полоумная кошка перебежала дорогу, решил он, продолжая путь. И через минуту обнаружил себя застывшим посреди тротуара. Редкие прохожие недовольно огибали его, а ноги, словно обзаведшись собственной волей, не желали идти в кафе. У каждого хорошего агента интуиция считалась вторым умом, а то и первым. Поэтому пусть идея сменить курс и выглядела нелепой, Илья прислушался к внутреннему голосу, круто развернулся и зашагал в ближайшую бакалейную лавку. Там он парой улыбок очаровал пожилую хозяйку и в придачу к покупкам (дюжина яиц, фунт ветчины, пол головки сыра, хлеб и масло) получил большую кружку горячего какао и бутерброд. Конечно, так себе ужин, но он твердо решил избегать в этот вечер забегаловок, даже самого высокого пошиба. Поэтому он почти не удивился, когда, допивая последние глотки какао, услышал приветливые завывания полицейских сирен.
Сквозь мутноватое стекло витрины он увидел забавную и даже умилительную картину. Несколько патрульных машин с визгом остановились рядом с кафе, где Илья планировал отужинать. Дюжина крепких полицейских скрылась внутри заведения, скоро откуда послышались крики, звон разбиваемой посуды, а спустя минуту в облаке оконных осколков на тротуар приземлился покалеченный стул. Засевшие в кафе ребята явно не мелочились и решили сопротивляться до последнего. «Последний» наступил минут через пятнадцать, когда обозленные полицейские в порванной форме и с помятыми физиономиями стали выводить на улицу еще более помятую компанию дебоширов.

- И часто у вас такое? – спросил Илья у прильнувшей к окну хозяйки.

- Нечасто, слава богу, - отозвалась та. - Но когда художники подгуляют, бывает.

- Художники?

- Так Монмартр же, здесь всегда было множество… творческого, мягко говоря, народу.

Илья понятливо покивал и вернулся к наблюдению. Вскоре «художники» были весьма нехудожественно упакованы в машины и увезены в участок. Курякин решил, что и он засиделся, пора откланяться.

Шагая по тёмным и безлюдным, что для вечернего Монмартра было крайне странно, улицам, Илья размышлял о своей внезапно обострившейся интуиции. Конечно, он и раньше, бывало, предчувствовал засаду или направленный в затылок оптический прицел, но ему ещё ни разу не доводилось учуять кабацкую пьяную драку задолго до посещения самого кабака. Можно было себя поздравить с повышением квалификации или заподозрить обострение паранойи.
Впрочем, даже если вы параноик, это не значит, что за вами не следят. Вот и сейчас Илья время от времени ощущал спиной противный сквозняк чужого внимания. На полностью безлюдной улице. Конечно, можно было предположить, что это парижане притаились у плотно закрытых окон и рассматривают неприветливую улицу сквозь щели между портьерами, но Илья всё-таки предпочёл несколько раз сменить направление. И только убедившись, что хвоста за ним действительно нет, направился в пансионат. Ковбой, наверное, от голода уже сглодал досье на Зверя.
Где-то недалеко от кладбища Монмартра, на перекрестке улиц Шампьоне и Навье Илья снова чуть не пропахал носом землю и был готов поклясться, что на этот раз за ноги его ухватили чьи-то цепкие, сильные руки. Курякин обозлился. Мало того, что он как прячущийся от лисы заяц петляет по переулкам, так ещё и собственное воображение решило с ним шутки шутить. Он свернул в темный, пропахший помойкой переулок и замер, сливаясь с облупившейся стеной дома. Сперва всё было тихо. Ночной воздух остывал, окутывался туманом, словно Париж решил прикинуться Лондоном. Вдруг одинокий уличный фонарь замерцал и потух, а потом снова загорелся с неистовой силой, озаряя всё, до чего мог дотянуться ярким, колким светом. Под ложечкой засосало, ладони вспотели. Илья стиснул зубы и бесшумно потянул пистолет из кобуры. В глухой, могильной тишине, накрывшей Монмартр, тени проступили отчетливей и зажили какой-то своей загадочной жизнью. Вдруг одна из них, расплывчатая и мутная, начала медленно подниматься с мостовой. Поднялась, постояла немного, словно прислушиваясь, и качнулась в сторону Ильи. Адреналин ледяным огнем хлестнул по нервам, Курякин оскалился, щёлкнул предохранителем, глухой рык заклокотал в горле. Он был готов расстрелять весь магазин. Миг, и всё исчезло. Неправильные тени растворились в тумане, фонарь успокоился, его свет снова стал напоминать безбожно разбавленное пиво. Дыхание выровнялось, и сердце перестало искать выход из грудной клетки. Илья дрожащей рукой вытер пот со лба, спрятал пистолет и устало привалился к стене. Пора было заканчивать с ночными прогулками.
До пансионата он добрался быстро, для скорости, воспользовавшись несколькими переулками и сквозными, полутёмными дворами. Когда он, наконец, вошёл в их номер, Соло неохотно оторвался от бумаг, глянул в его сторону и тут же подскочил к нему, обшаривая с головы до ног встревоженным взглядом:

- Цел?

- Да вроде бы, - Илья попытался улыбнуться и передал сверток с покупками напарнику.

- Видок у тебя, словно с мертвецом за руку здоровался, - Ковбой не сводил с него пытливого взгляда.

- Паранойя обострилась, - мотнул головой Курякин, и быстро, не вдаваясь в подробности, рассказал о своих злоключениях.

- Так и не поужинал толком из-за этих выпивох, - пожаловался он, следя голодным взглядом, за куском ветчины, освобожденным от обёрточной бумаги ловкими руками друга.

- Зато не попался местным копам со стволом, то-то бы они обрадовались. Сейчас попросимся к мадам Вилар на кухню, думаю, она нам не откажет, и устроим себе королевский ужин, - утешил его Наполеон.

Он оказался прав. Мадам, напуганная перспективой остаться без постояльцев, оказалась самой любезностью и пустила их на собственную кухню, куда до сего момента не ступала нога чужака. Там Соло споро приготовил им огромную яичницу с ветчиной и сыром.

- Пока ты играл с тенями в прятки, я нашёл кое-что интересное, - начал Наполеон, собирая остатки растёкшегося желтка куском хлеба. - Сейчас поднимемся к нам, расскажу.

Илья смотрел на него и удивлялся: на Ковбое были обычная белая рубашка и свободные брюки. В уютной, но простой, без роскоши кухне он смотрелся своим и уместным. Однако в каждом его жесте и движении сквозило столько изящества и грации, словно Наполеон сидел за одним столом с венценосной особой и пытался произвести на неё приятное впечатление. «Что это с ним? – сыто размышлял Илья. - Раньше он передо мной так перья не распускал. Или я просто не замечал?». Встряхнувшись, он отбросил лишние мысли, впереди их ждала куча работы, а он рассиропился.

Мансарда встретила их уютным полумраком. Соло щёлкнул выключателем торшера, и в янтарном свете его кожа приобрела мягкий карамельный оттенок.

- Знаешь, чей сейф мы обчистили? – спросил он и зашелестел разложенными на постели бумагами.

- Чей?

- Мишеля Мартинеса, живой легенды среди контрабандистов, - Наполеон торжествующе глянул на него через плечо, словно ожидал бурных аплодисментов.

Илья устало плюхнулся в кресло и вытянул ноги:
- В следующий раз, прежде чем лезть в чужой дом, я вытрясу из Уэверли всю подноготную, а не только план расположения комнат. «Задание простое, буквально на пару дней для агентов вашего уровня. Так, прошвырнётесь в Париж на выходные», - он очень похоже изобразил шефа и скрипнул зубами. - Так чем, говоришь, знаменит этот Мартинес?

Соло сгрёб документы в одну кучу, грациозно опустился на кровать и закинул ногу на ногу.

- Тем, что умудряется провозить контрабандой археологические ценности из стран Латинской Америки в одиночку, - Ковбой помолчал, полюбовался отвисшей челюстью напарника и добил, - более того, я уверен, что и раскопки он тоже проводит в одиночестве.

- Ты уверен? – Илья недоверчиво сощурился. - Даже я, дилетант в этих делах, знаю, что в одиночку такое не провернуть.

- И, тем не менее, - Наполеон развел руками. - Время от времени на рынке археологических артефактов появляется нечто совершенно удивительное и ценное, например, ритуальное ожерелье верховного жреца или посмертное облачение вождя. Продаёт всё это, по весьма сходным для таких вещей ценам, Мартинес, известный в узких кругах коллекционер. И всё бы ничего, но за все годы его карьеры никто не смог найти даже следов его людей или связей. А ведь копали под него не только спецслужбы, но и конкуренты по бизнесу.

- Но ведь для того, чтобы успешно провезти что-нибудь запрещенное через таможню, тем более неоднократно, по крайней мере, требуются свои, прикормленные таможенники.

- Угу, - поддакнул Наполеон, который, похоже, получал искреннее удовольствие от изумления напарника, - причем, таможенники как минимум двух стран. Также просто необходимы курьеры, которые ценности повезут, посредники, скупающие их у чёрных копателей, свои люди в полиции, которые закроют глаза на все эти маленькие шалости. Наконец, охрана, ведь конкуренты не дремлют.

- И?

- И ничего из вышеперечисленного так и не было обнаружено. Хотя, повторяю, искали более чем тщательно. Создаётся впечатление, что Мартинес самолично, а отследить его перемещения по миру тоже удавалось далеко не всегда, посещал, скажем, Мексику, копался в местных джунглях, находил артефакт, потом опять же сам вёз его через все границы в Европу и тут уже продавал. За весьма неплохую, хоть и не баснословную цену.

- Латиноамериканские криминальные барончики наверняка на дерьмо исходят, - усмехнулся Илья, невольно проникаясь уважением к живой легенде контрабанды.

- Ты представить себе не можешь, как! – расхохотался Наполеон. - Кстати, один из них А.Н.К.Л. и нанял, чтобы порыться в парижском доме Мартинеса.

- Да? И кто же именно?

- Некий Хосе Гарсия, по прозвищу Сладкий Пепе.

Илья откинулся на спинку кресла и задумчиво прикрыл глаза:
- Наркотики, контрабанда оружия, торговля людьми. Ну и по мелочи: проституция, нелегальная переправка эмигрантов в США, - перечислил он. - Не знал, что он еще и археологией заинтересовался.

- Знаком с ним?

- Да. Где-то год назад я сопровождал Уэверли на переговоры с этим типом, - Илья поморщился. - Помнишь, вы еще тогда с Габи в Толедо застряли?

- Помню, скука была смертная. Так, и что?

- А.Н.К.Л. уже давно ищет какого-нибудь сговорчивого мексиканского барона. Сам понимаешь, сотрудничество с ними – это ключ ко всему криминальному миру Латинской и не только Америки, а следовательно, и к убежищам нацистских ублюдков. Вот Уэверли и окучивал этого Сладкого Пепе. Меня для солидности с собой взял. Я изучил его досье, так, на всякий случай.

- Как удачно, - в глазах Соло загорелся азартный огонёк. - Габи его нам как раз не предоставила.

Илья взъерошил волосы и принялся за рассказ:
- Этот Сладкий Пепе весьма любопытный тип. Кстати, прозвище своё он получил за то, что под прикрытием плантаций сахарного тростника выращивал, да и сейчас выращивает, наркоту прямо под носом мексиканских властей, чуть ли не в пригороде Мехико, - Соло презрительно фыркнул. - Происходит из самых низов, карьеру свою начал рано, лет с шестнадцати. До того, как встать на скользкую дорожку, был помощником какого-то французского археолога. Участвовал в раскопках Теотиуакана…

Внезапно Илья почувствовал, как в его голове с отчетливым щелчком встал на место фрагмент головоломки. Он вскочил, кинулся к шкафу и принялся рыться в своей сумке, откуда скоро извлёк потрепанную тетрадь с ворохом закладок.

- Совсем забыл! – торопясь, он пролистал несколько страниц. - Вот тут, смотри, археолог пишет про местного смышлёного мальчишку по имени Хосе.
- Думаешь, это он про Сладкого Пепе? – Соло мигом оказался рядом с напарником и принялся нетерпеливо заглядывать тому через плечо. – А в каком году были раскопки?

- Тридцать пятый – тридцать шестой год. Смотри дальше.

Дрожащими от азарта руками он пролистал тетрадь до самого конца, и на внутренней стороне обложки показалась слегка потёкшая от времени монограмма из прихотливо сплетённых букв «М.М.».

- В принципе это логично, - Соло задумчиво потёр бровь, - тетрадь вместе со статуэткой мы нашли в доме Мишеля Мартинеса. Вполне возможно, что тем загадочным археологом и автором записей был он сам.

- А помогал ему юный Сладкий Пепе, - подхватил Илья и расплылся в хищной усмешке.

- Которому почему-то позарез понадобилась та самая статуэтка. Именно её он потребовал в качестве оплаты, не считая денег за сотрудничество.

- Как-то всё слишком гладко и складно, получается, - недоверчиво покачал головой Курякин.

- Я же говорю, как в дешёвом детективе, - Соло устало потёр переносицу. - Кстати, забыл сказать. Пока ты ходил за провиантом, я сбегал в телефонную будку на углу и попросил Габи раздобыть для нас сведения о заброшенном театре: кто нынешний его хозяин, кто прошлый. А ещё я попросил её разыскать кого-нибудь из бывших коллег мадмуазель Пикард.

Илья не сдержался и насмешливо присвистнул.

- Да, я понимаю, что найти их будет очень непросто, а уговорить встретиться с нами - ещё сложнее, - Наполеон окинул напарника раздосадованным взглядом. – Но раз уж мы попали в бульварный роман, то чем чёрт не шутит. Тем более, я тылами чую, что ключ к нынешним убийствам спрятан в том мутном деле.

- Ладно, - Илья принялся складывать разлетевшиеся по всей комнате бумаги, - давай спать ложиться. Утро вечера мудренее.

- По мне, лучше бы утро наступило, минуя ночь, - страдальчески поморщился Наполеон.


Вопреки расхожему мнению, что для людей его профессии ночные кошмары – привычная обыденность, Илью они посещали нечасто. И если он и просыпался в холодном поту, задыхаясь от пережитого ужаса, то причиной тому были не сюрреалистические сюжеты, а вернувшиеся во снах воспоминания. Яркие, изобилующие забытыми наяву подробностями воспоминания о реальных событиях, которые Илья предпочёл бы накрепко забыть. Порой он даже жалел, что в его кошмарах фигурируют не кровожадные чудовища и призраки, а смертельно раненные товарищи, допросы с пристрастием или едва не проваленный им важный экзамен в учебке. После таких «сеансов воспоминаний» он просыпался разбитым, злым и всё в этот день у него валилось из рук. И он не был бы самим собой, если бы не нашёл выход из ситуации. Каждый раз, когда во сне ужас или безнадёжная тоска сжимали его сердце железной хваткой, он тут же «вспоминал», что на самом деле спит и видит осточертевший кошмар, уже не раз его навещавший. Ошельмованное таким образом сновидение тускнело, становилось податливым, его можно было изменить, как душа пожелает, или вовсе проснуться.

Он медленно опускался на дно. Мутная, горьковато-солёная вода сжимала его со всех сторон и врывалась в горло вместо воздуха. Наверху сквозь слой воды и мусора рвано пульсировали взрывы. «Ага, опять этот сон», - подумал Илья. Его сознание привычно разделилось: одна его часть заходилось в предсмертном ужасе, другая отстранённо размышляла. Сейчас он решил потерпеть и не просыпаться. Буквально через пару минут начнётся его любимая часть: горячие, сильные руки подхватят его, рванут вверх, к пропахшему гниющими водорослями и горящим бензином воздуху, и он услышит знакомый голос: «Тише, Угроза, всё хорошо».
И точно, Ковбой вытащил его на поверхность, но вместо железной хватки на диафрагме он почувствовал под щекой шершавую, твёрдую поверхность. Он с трудом открыл глаза и в свете горящих на воде обломков увидел растрескавшийся бетон пристани. Ковбой бережно перевернул его на спину и принялся ритмично давить на грудь, а потом прижался ко рту теплыми солёными губами. «Это что-то новенькое», - подумал Илья, ощущая, как его грудь, повинуясь резкому выдоху напарника, слегка приподнимается. Он не помнил, чтобы Наполеон делал ему искусственное дыхание, во всяком случае, тогда. Это было приятно, конечно, если не считать синяков, которые наверняка образуются после непрямого массажа сердца в исполнении этого лося. Снова толчки, после серии которых хотелось вскочить и сбросить с себя слишком сильные для такого холёного пижона руки. Но Илья решил потерпеть. Ради бережных прикосновений тёплых губ Ковбоя можно было многое стерпеть. Он дождался, когда Наполеон снова склонился к его лицу, приглашающе разомкнул губы и потянулся вперед и вверх, стоило ему только почувствовать ласковое касание.

- Вот оно что! – хрипло воскликнул Наполеон и попытался отстраниться.

Но Илья твёрдо помнил, что спит, и что в его сне всё должно быть так, как он хочет. Давно уже хочет, очень давно. Он обхватил Ковбоя за шею, притянул его к себе и впился в смеющиеся, мягкие губы. Наполеон перестал сопротивляться. Напротив, он по-медвежьи навалился на Илью и скользнул горячим языком в его рот. От его ласковых касаний хотелось растечься горячим воском или воспарить в тёмные небеса пряным дымом. Будто водорослями он оплел руками и ногами крепкое мускулистое тело, вжал его в себя, стремясь стать с ним единым целым. Он хрипло застонал, прикусил чужие губы и внезапно проснулся.
Наполеон лежал на нем, уткнувшись носом в шею, тяжёлый и горячий, как раскаленная бронзовая плита, и сопел. Не пошевелиться. Да что там, вздохнуть толком и то едва получилось. Привычный, сонный полумрак комнаты нарушали только острые прямоугольники света от уличного фонаря, заглядывавшего в окно сквозь неплотно закрытые шторы. И тишина. Если не считать уютного сопения Наполеона, в комнате царила плотная, осязаемая, ненормальная тишина. Не слышно дыхания ветра за окном. Шорохов и поскрипываний – всех тех звуков, коими полны старые дома, тоже нет. Соседи за стеной будто вымерли.
Илья напрягся и попытался выскользнуть из-под тяжёлой туши напарника. Не тут-то было. Соло стиснул его в медвежьих объятьях, провел по шее носом, пуская по спине стаю мурашек, и укусил. Не сильно, но чувствительно. «Вампир хренов», - выругался Илья, чувствуя, как поясницу опоясывает медовый жар и скатывается вниз, к твердеющему члену.
Сухой, хрипловатый смешок прозвучал так внезапно, что сперва Илья не обратил на него внимания. Пока снова не услышал чужой тихий смех. Словно шелест опавшей листвы под ногами. Он замер как застигнутый врасплох заяц, отчаянно всматриваясь в полумрак. Никого. Лишь волна тяжёлого аромата душистых трав знакомо окутала его.
Он потянулся за пистолетом, чья рукоять привычно ощущалась затылком под подушкой, но не смог пошевелиться. Тело стало чужим и далёким. Он собрал все силы и не сумел даже стиснуть зубы. «Сонный паралич», - догадался он и успокоился. Нужно просто подождать, пока он или совсем не проснётся, или пока сон не овладеет им окончательно.
Соло что-то невнятно прошептал, зашарил руками по онемевшему телу Ильи и потянулся к его неподвижным губам. Он лизал их и покусывал, пытался проникнуть языком внутрь, безмолвно просил впустить.
Потолок над ними внезапно взмыл вверх и посветлел. Кровать превратилась в груду белоснежного песка, искрившегося на солнце, словно сугробы. Легкий ветер, качавший вдали резные кроны пальм, пропитался запахом моря и сочной зелени. Илья осторожно приподнялся на локтях и увидел совсем рядом со своими босыми ногами прозрачные волны тропического моря, ласково оглаживающие прибрежный песок.

- Гроза собирается, - услышал он голос Наполеона.

Они полулежали на склоне дюны, прижавшись друг к другу, как парочка школьников на задних сидениях в кинотеатре. Далеко на горизонте, где небо сливалось с морем, высились тёмно-пурпурные и лиловые тучи, посверкивая пока ещё бесшумными зарницами.

- Смотри, - Соло кивнул в сторону другой дюны, плавно спускающейся к самой воде.

Там, по пологому склону к ним медленно шла стройная женщина в красном. Позади неё на утрамбованном ветром песке от её узких, босых ступней змеилась цепочка кровавых следов. Налетевший с моря ветер окреп, но даже он не посмел раздувать её одеяния и путать тёмные, блестящие волосы, струившиеся по плечам. Она улыбалась.
Под насмешливым взглядом янтарных глаз Илья внезапно остро почувствовал, как горят его зацелованные губы, как к щекам приливает кровь. Ему не было ни страшно, ни тоскливо, он почему-то тут же «вспомнил», что на самом деле спит, но не смутился, не попытался вскочить или проснуться. Нет, он только крепче прижал к себе Ковбоя, почти усаживая его себе на колени. И тот позволил. Осторожно, не размыкая объятий, он обернулся, тыльной стороной ладони мягко провёл по скуле Ильи и прошептал:

- Можно мне? Ты позволишь?

Илья, молча, потянулся губами к его рту. Бывают случаи, когда слова становятся лишними.


Я без устали кружил по городу. Часы текли сквозь меня, как равнинная река, медленно и мутно. Ночь сменилась днём, а потом снова наступила ночь. Я шёл по пустынным улицам и безуспешно вслушивался, всматривался… Ничего. Ни одна тень не заговорила со мной. В тумане не таились твари с когтями из могильного камня. Днём я напрасно всматривался в глаза завсегдатаев кабаков, пытаясь рассмотреть угнездившихся там демонов. Я словно бы ослеп и оглох. Стал таким же, как все остальные двуногие кожаные мешки с костями и требухой. Что ждёт меня дальше? Бессилие, старость и смерть? Но почему?! Разве я не служил Ей верой и правдой долгие годы? Разве не делал приношения? Разве не развлекал Игрой, приводя к ней новы и новые души, Ей принадлежавшие? Почему Она отвернулась от меня и лишила своих милостей?
Я пытался вспомнить всё, что произошло в последние дни и ночи? События разворачивались перед моим внутренним взором прихотливым узором. Вот статуэтка из древнего храма исчезает из моего дома. Я радуюсь, как ребёнок: Игра начинается. Вот я иду по следу воров, нахожу их и оставляю на их пороге маленький подарок. Подарок для Неё, как небольшой залог будущих подношений. Я кружу по ночному Парижу по следу воровского приспешника, нахожу его и дальше делаю всё правильно, со всеми церемониями. Она должна была обрадоваться! Затем я снова выхожу на охоту и нахожу жертву, которая с радостью и сама пришла бы к Ней. Привожу в наш с Нею дом, в наше милое, уютное гнёздышко. Тщательно подготавливаю встречу. Волнуюсь, словно пылкий юнец в преддверии первого свидания. Делю всё, как надо и… Она не приходит. Я долго ждал от Неё вестей, хотя бы малого знамения. Но нет. Мёртвая слепота с глухотой опустились на меня.
Почему Она не пришла?! Быть может, я Ей наскучил? Или она пресытилась Игрой? А может, она нашла мне замену? Я вспомнил воров, начавших мою Игру: молодые, сильные мужчины, с вкрадчивыми, сдержанными движениями и хищными взглядами опытных охотников. Женщины смотрели им вслед с вожделением, мужчины – с плохо скрываемой завистью. Возможно ли, что это они?...
Я остановился как вкопанный, не завершив движения. Будь Её милости по-прежнему со мной, я бы нашёл их за несколько минут. Выловил бы их след в потоке чужих чувств и воспоминаний. Но теперь, когда я почти такой же, как все прочие двуногие, я почти ничего не чувствую, не слышу и не вижу. Я вытащил из-за пазухи, спящий на груди священный нож, из обсидиана в ножнах из змеиной кожи. Когда-то я нашёл его в развалинах древнего храма Повелителя дождей, скрытого под покровом джунглей. Обнажил его дымчатый клинок и прижал его ко лбу. Он впитал кровь и жизни многих подношений, он чует добычу ничуть не хуже меня прежнего. И взмолился: «Найди их! Приведи меня к ним!»
Потом я блуждал по тёмным, безлюдным улицам, пока не вышел к трехэтажному дому на краю парка. Забавно, они расположились совсем рядом с нашим опустевшим любовным гнёздышком. Я взобрался на его стену как ящерица, цепляясь за неровности кирпичной кладки. Заглянул в тёмное окно и обмер. Остатков моего былого зрения, как раз хватило для того, чтобы увидеть на кровати сплетённые в приступе страсти мускулистые тела и… Её. Лёгкое, золотистое облачко, словно закатная тучка, кружило над ними.
Я хотел закричать и не смог. Жгучая горечь и ледяная отрава разлились в моей груди. Я чувствовал Её улыбку, ощущал гортанью пьянящую сладость Её радости. Но Она смотрела не на меня, я Ей был не нужен.
Не помня себя, я спустился на землю, снова вытащил нож. Теперь он пригодится мне только для того, чтобы перерезать собственное горло. Достойный конец для надоевшей игрушки. Но сперва я разделаюсь с ними, с ворами. С теми, кто украл Её у меня.