Ну-с...

[Mav]

Ну-с... новогодний фест "Снежный шар" подошел к концу. И я могу притащить свой фик к себе да еще вместе с иллюстрациями.
Кто не в курсе, фест вот тут вот. Очень рекомендую, все работы шикарные.


Название: Ему снилось море
Автор:  Мев
Размер: миди, ~5600 cлов
Пейринг/Персонажи: Илья Курякин/\Наполеон Соло
Категория: слэш
Жанр: мистика, немного герметичного флафа, романтика
Рейтинг: NC-17
Предупреждение: может пощекотать нервишки.
Краткое описание: парням пришлось встретить Рождество на одиноком острове со старым маяком.
Навеяно прекрасной книгой ЮханаТеорина "Ночной шторм".
Подарок для  Squirry

С бешеным ревом волны одна за другой обрушивались на прибрежные скалы. Ветер выл, как стая голодных духов, и бросал в лицо пригоршни мокрого снега и морской пены. Илья подышал на руки и повернул ключ в замочной скважине. Все, дизель запущен, маяк тщетно пытается развеять штормовую тьму, а значит, он с чистой совестью может вернуться в дом к жаркому камину и Ковбою, в очередной раз застрявшему на кухне. Он поднял воротник, натянул перчатки и, словно в прорубь окунулся, вышел на продуваемую ледяным ветром тропинку. Интересно, почему именно на его дежурство выпала такая собачья погода? Еще вчера Соло, радуясь относительному теплу и полнейшему штилю, засветил маяк и долго гулял по берегу. Осматривал прибрежные рифы на предмет устричных банок, как он потом уверял. Сегодня же ледяной шторм грозил смыть к чертям и сам маяк, и приземистый дом смотрителя, укрытый за высоким утесом, на котором, собственно говоря, маяк и располагался. Илья поскользнулся на промерзшей глине, чертыхнулся и закашлялся, глотнув порцию солоноватого снега, а может быть, замерзшей морской пены, кто его разберет. Уэверли пообещал им общественно полезные рождественские каникулы и слово свое сдержал. Что ж, по крайней мере, шавки Т.Р.А.Ш. вряд ли отыщут их в этой дыре, да и маяк зажигать все-таки нужно.
В камине жарко пылали сухие поленья, потрескивали и плевались голубыми искрами.
- Если огонь отливает синим, то где-то рядом бродят неупокоенные души, - поймав скептический взгляд напарника, Наполеон ухмыльнулся, - по крайней мере, так говорят. Надеюсь, ты в курсе, что сегодня сочельник, мой коммунистический друг?
Илья кивнул. Сухой жар омывал его, словно летнее море, глаза слипались, хотя спать еще было рано, всего-то шесть часов вечера.
- Ну-ну, не раскисай, - Ковбой присел в кресло напротив, - для кого я, спрашивается, старался? Праздничный ужин готов.
- Неужто ради меня? - Курякин сладко потянулся, - я-то грешным делом решил, что ты так нервы успокаиваешь. Чтобы меньше всякой чертовщины мерещилось.
Соло досадливо поморщился:
- Я понимаю, что это звучит глупо, но в позапрошлое свое дежурство я действительно кого-то видел у маяка.
- Должно быть, альбатроса на скале. Ковбой, я пропахал носом все окрестности и никаких посторонних следов не нашел. Мы одни на этом богом забытом острове.
- Как мило с твоей стороны вспомнить о Всевышнем, да еще в канун Рождества, Угроза, - американец легко поднялся, - пойдем все-таки ужинать.
По маленькой кухоньке, служившей агентам вдобавок и столовой, вольно гуляли сквозняки. Огоньки свечей, которыми в честь праздника украсил стол Ковбой, дрожали, словно озябшие дети. Пол разразился душераздирающим скрипом, стоило только ступить на него.
- По этому дому давно ремонт плачет, - проворчал Илья, усаживаясь на табурет.
- Зато никто к нам тихо не подберется, - Соло выложил на тарелку перед другом роскошную отбивную и украсил ее горкой печеного картофеля, - во всяком случае, не нам заморачиваться ремонтом. Чему я несказанно рад.
Ужин удался на славу. Наполеон не зря проторчал на кухне полдня. Мясо было сочным и в меру зажаристым. Тыквенный пирог таял во рту. Даже завывание ветра в трубе лишь добавляло уюта их посиделкам.
- Приличного вина не нашлось, - Соло вручил напарнику объемистую керамическую кружку, источавшую дивный аромат меда, лимонной цедры и корицы, - а кислятина, которую я тут обнаружил, только на глинтвейн и годится.
- Ничего, у тебя все отлично получилось, - русский глотнул обжигающий напиток, - давай вернемся к камину.
Наполеон удивленно покосился на разомлевшего друга. На языке вертелась пара колкостей про сытых медведей и зимнюю спячку, но он решил не портить редкий для них спокойный вечер.
- Пойдем.
Дрова уже почти прогорели. Раскаленные угли светились в полумраке, как филиал Преисподней. Друзья расселись в кресла и некоторое время молчали, уставившись в камин.
- Ты знаешь, что на противоположной стороне острова есть крест из выбеленных морем бревен? - отпив из кружки, спросил Наполеон.
- Да, я видел его, когда разыскивал следы твоего таинственного незнакомца, - Илья щурился на остывающие угли в камине и думал, что на ночь нужно будет основательно его протопить. Все-таки русские печи гораздо лучше подходят для суровых зим.
- Такие кресты ставят в память о погибших моряках. Здешний крест не исключение, - Соло привычным жестом поправил запонку на манжете, - я даже видел на нем надпись: "Помолитесь о несчастных. Шхуна "Принцесса Маргарита" 1905 г".
Ветер завыл взбешенным демоном и накинулся на дом. Окна жалобно звякнули, но выстояли. Из каминной трубы дохнуло стылой сыростью и морем. Погасшие было угли встрепенулись, разгорелись закатным заревом и выплюнули на пол щепотку пепла и парочку угольков. Тусклая лампочка под потолком замигала, вспыхнула, а потом окончательно погасла, погрузив комнату в красноватый полумрак. Илья выругался, его совсем не радовала перспектива ковыряться с дизельной установкой в промерзшем сарае.
- Да ладно тебе, - Наполеон подбросил в камин пару поленьев, - свечей у нас достаточно. Завтра с утра займешься дизелем.
Недовольный скрип половиц сопровождал каждый шаг Наполеона. Не спасала даже его фирменная воровская походка. Американец взял со стола двурогий керамический подсвечник, прихватил кувшин с глинтвейном и совсем уже было собрался вернуться в гостиную, как вдруг почувствовал чей-то пристальный взгляд. Стараясь не делать резких движений, он скосил глаза в сторону темного угла. Никого. Скрипнув зубами, Соло выбранил себя за не вовремя взыгравшую паранойю и двинулся к входу. И тут раздался стук. Кто-то аккуратно постучал в кухонное окно. Так деликатный гость просит его впустить, одновременно извиняясь за несвоевременный визит. Наполеон вздрогнул. Одним кошачьим шагом он оказался у стены и осторожно выглянул в окно. Темнота, хоть глаз коли. Только ветер воет, швыряясь зарядами мокрого снега. Соло доверял профессионализму Курякина; если тот сказал, что на острове они одни, значит, так оно и есть. Но либо Угроза все-таки ошибся, а значит они в полной заднице, либо Наполеону пора на воды, лечить нервы. «Может, ветер?» - уговаривал он себя и не решался отлипнуть от стены.
- Ковбой, ты чего тут?
«Помяни черта!» - американец медленно обернулся. Илья стоял в дверном проеме, и ни одна треклятая половица под ним и не думала скрипеть.
- Нервы закаляю! - огрызнулся он, потом помолчал и все-таки продолжил. - Кто-то только что постучал в окно.
Угроза скользнул в тень и прижался к стене напротив Соло. Затем осторожно выглянул в окно. Секунда, и он метнулся к дверям. Ледяной ветер торжествующе ворвался в дом, задул свечи, и лишь тогда Наполеон поспешил следом за неугомонным напарником, предварительно прихватив со стола нож. Илья стоял на крыльце с «Макаровым» наготове и пристально разглядывал сугробы под окном.
- Никаких следов, - хмуро обронил он в ответ на вопросительный взгляд напарника, - но я же видел!
Снег, покрывший искристым покрывалом крохотный дворик, сиял девственной чистотой. Соло бросил задумчивый взгляд в небо. Светящиеся белесым тучи вскачь мчались по небосводу, то пряча, то обнажая колючие звезды. Шторм и не думал успокаиваться.
- Идем в дом, а то все тепло выпустим, - предложил он, зябко передернув плечами.
Бренди из НЗ оказался как нельзя кстати. Соло глотнул из фляжки и протянул ее другу, сгорбившемуся возле камина.
- Что ты видел?
- Кого-то, - Курякин задумчиво пожевал губами, - или что-то. Промелькнуло мимо окна - как тень, только белое.
- Может, это был снег?
Илья фыркнул и приложился к фляжке.
- Ты видел, снегопад уже почти закончился. А та штука, вдобавок, была слишком плотной для обычной метели.
Наполеон задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику. Такой хороший вечер обломился.
- Вот тебе и ночь перед Рождеством, - усмехнулся Илья и вернул фляжку напарнику.
- Я слышал, что норвежцы в рождественскую ночь вообще носа за порог не кажут. Боятся встречи с мертвецами, - Соло глотнул бренди и вытянул ноги к огню.
Курякин не ответил. Он хмуро смотрел в огонь и не шевелился. Вот сейчас Наполеон пожалел, что русскому не удалось прихватить на остров хотя бы карманную шахматную доску. Во всяком случае, сосредоточившись на очередном шахматном этюде, он не распространял вокруг себя атмосферу взведенной и присыпанной снегом мины.
- Я обыскал весь остров, - глухо обронил Угроза, - весь, от маяка до креста. Никаких следов чужака. Да и прятаться здесь негде, вереск да кривые дубки.
- И во время шторма никто бы сюда не причалил, - Соло отставил кружку с остывшим глинтвейном, - Значит, показалось. В такую погоду чего только не бывает.
Он принес с кухни все свечи, какие смог найти. Расставил их на каминной полке, колченогом журнальном столике и даже на подоконник поставил одну. Комната заполнилась теплым золотым трепетом. Илья молча наблюдал за ним.
- Один мой приятель, ирландец, - начал Соло будничным тоном, - любил травить байки, особенно, когда выпьет. Раз он хорошо так принял на грудь и рассказал мне, как его бабка, будучи еще сопливой девчонкой, пробралась в церковь в Рождественскую ночь.
- И что?
- Она увидела там веселое собрание. Целую толпу народа. Все пили, веселились, горланили псалмы. И все бы ничего, если бы среди присутствующих она не узнала своего дядьку, умершего год назад. Это были мертвецы, вернувшиеся на землю в Рождественскую ночь.
- Твой приятель не только выпить любил, но и приврать, - хмыкнул Илья.
- Он клялся портками святого Патрика, что все это чистая правда. Мол, бабка его сама не помнила, как домой прибежала. Все боялась, что мертвецы за ней увяжутся.
Наполеон буквально кожей чувствовал, как сковавшее друга напряжение отступало, пряталось под броней спокойствия. И тогда он принялся болтать без умолку. Он рассказывал легенды о бродящих вдоль пустых дорог призраках, о забытых кладах, травил анекдоты про невовремя вернувшихся мужей. Все что угодно, лишь бы не молчать, лишь бы не слышать тоскливых завываний ветра и тихих шорохов притаившихся в углах сквозняков.
Свечи оплыли наполовину, и поленья в камине превратились в присыпанные пеплом бруски янтаря, пышущие жаром. Илья сладко потянулся, взглянул на отцовские часы и поднялся из кресла:
- Давай спать, половина одиннадцатого уже.

Когда-то вместо домишки смотрителя здесь стоял добротный хутор с двухэтажным домом из хорошего бруса и хозяйственными пристройками. Но в конце тридцатых на остров нагрянула холера; все, кто не уехал, умерли. Хутор выгорел дотла во время войны. Сам маяк чудом уцелел. В мирное время здесь построили дом из дикого камня и бревен, выброшенных штормами на берег. Хороший дом, крепкий, но маленький. Кладовка, кухня, просторная комната с камином, выполнявшая функции гостиной, спальни и кабинета разом - вот и все. Смотритель, матерый морской волк, пропахший солью и табаком, не жаловался. Ему всего хватало. Само собой, в доме была всего одна кровать, зато королевских размеров.
Когда они только прибыли на остров, Соло предложил бросить жребий, а Курякин – спать на кровати по очереди, но жизнь сама расставила все по местам. Дом давно требовал ремонта: в невидимые щели дышал холод, камин не спасал, и спать на полу, пусть даже по очереди, было чистым издевательством. «Как в полевых условиях», - буркнул Илья, заваливаясь на противоположную сторону кровати, и натянул одеяло.
Вот и сегодня они улеглись на пуританском расстоянии друг от друга, под разными одеялами. Фланелевые штаны и тельняшки вместо пижамы. Действительно, как в полевых условиях.
Соло вздохнул и перевернулся на другой бок. Несчастные овцы в его измученном бессонницей мозгу замаялись скакать через ограду и грозили устроить забастовку. Он с завистью покоился на беззаботно сопящего Курякина. Вот уж кому было начхать на всех призраков оптом и в розницу. А Наполеон невольно прислушивался к каждому скрипу. Старые дома всегда были полны разнообразных звуков, неутихающий же шторм и вовсе, казалось, вдохнул в него жизнь. Еще вчера было гораздо спокойнее: изредка скрипели половицы, да мыши шуршали в кладовке.
В камине упрямо тлело выбеленное, просоленное морем большое полено, брошенное русским в огонь с тем расчетом, чтобы оно обогревало комнату всю ночь. Алые всполохи углей ничуть не разгоняли тьму. Напротив, багровый полумрак, окутавший комнату, служил отличным убежищем для теней. Наполеон то и дело угадывал боковым зрением беспокойное мельтешение, словно черные бабочки беззвучно порхали в темных углах, не решаясь подлететь ближе. Он устало закрывал глаза и чувствовал на лице чье-то стылое дыхание. Раньше сквозняки пахли пылью и старыми вещами, теперь же – льдом и гнилыми водорослями. Он снова принялся считать осточертевших овец, и где-то на сто сорок второй услышал отчетливые шаги. Кто-то не торопясь прогуливался по чердаку. Старые доски жаловались на грубое обращение и надсадно скрипели. Вот неизвестный остановился, чем-то зашуршал, уронил что-то тяжелое и снова принялся вышагивать прямо над замершим с закрытыми глазами Соло. Он было дернулся за пистолетом, но был схвачен и крепко притиснут к горячему боку.
- Хватит вертеться, Ковбой. Достал.
Соло замер. По-хорошему нужно было возмутиться, скинуть с себя загребущую курякинскую лапу и высказать пару ласковых, но не хотелось. Теплая дрема наконец добралась до него, и его уже не волновали ни мельтешение теней, ни тяжелая походка чужака на чердаке. Равномерное теплое дыхание согревало затылок, глаза слипались.
Брести по скользкой зеленовато-бурой траве было неудобно, ботинки то и дело скользили по пропитанным влагой стеблям. Наполеон едва не пропахал землю носом, но вовремя схватился за шершавую стену заброшенного дома, смотревшего на мир пустыми глазницами окон. Тусклые фонари не в силах были побороть туманные сумерки, они лишь углубляли тени, из-за чего узкая улица выглядела каньоном. Полуразрушенные дома, больше похожие на скальные обломки, еще больше усиливали эту иллюзию. Западному пригороду Берлина повезло больше, чем центру, но и ему изрядно досталось, ветер разносил запах тлена и гари. Война перемалывала не только людей, она и камнями не брезговала. Странно, что местные жители в первую очередь позаботились о фонарях.
Если он не ошибся, то за тем углом он найдет почти не пострадавший особнячок, где в подвале свил уютное гнездо герр Фишер. Старьевщик до войны, а ныне настоящий стервятник, предпочитающий называть себя антикваром. Соло взобрался на груду битого кирпича и осмотрелся. Этот район был надежно зачищен, здесь и людей-то почти не осталось. Тогда почему его спину щекочет чей-то пристальный недружелюбный взгляд? В логово старьевщика нельзя притаскивать хвост, придется побродить по развалинам. Поправив лямку автомата, Наполеон нырнул в ближайшую щель между домами. Ветер бросил ему в лицо струю отвратительной вони: смесь протухшей рыбы и йода. В Берлине неоткуда было взяться таким запахам. Он закашлялся и с изумлением увидел, как изо рта вырвалось отчетливое облачко пара. Холод, которому тоже не было места летним вечером, проворно запустил ледяные руки за шиворот. Передернув плечами, он поискал источник вони. Ничего, только облезлые стены да кучки обвалившейся штукатурки. Он взглянул вверх и замер. Где-то очень высоко переливалась зеленоватая лазурь, пучки солнечных зайчиков прорывались сквозь странные, с чересчур ровными и острыми краями белоснежные облака. Светлое, льдисто-голубое небо постоянно ритмично двигалось, облака бились, наползали друг на друга, от их краев откалывались куски и тоже начинали двигаться в том же гипнотическом ритме. Узкие, как стилеты, солнечные лучи бросали на развалины трепещущие отсветы, из-за чего те совсем теряли рукотворный облик и превращались в обломки скал. "Откуда здесь солнце? - Соло сглотнул. - Только что же были сумерки". Он ринулся назад: черт с ним с Фишером, пора отсюда выбираться. Воздух вокруг него загустел, сдавил грудь, оплел ноги. Как ни старался, двигался он медленно, словно во сне или под водой. Ветер, больше похожий на течение, толкал его обратно, но Наполеон стиснул зубы и все-таки вывалился на улицу, вернее то, что ею совсем недавно было. Не осталось ни тротуаров, ни домов, ни фонарей, ни груд битого кирпича. Заросшие бурой растительностью скалы изломанным лабиринтом простирались, докуда хватало взгляда. Изумрудно-зеленые заросли лениво покачивались на ветру туда-сюда. Окружающий воздух заполнился зеленоватым сумраком и солнечным трепетом. Он бросил обреченный взгляд в небо: ну точно, никакие это были не облака. Льдины и ледяное месиво, подчиняясь движению волн, колыхались на поверхности моря. Холодная вода сдавила его со всех сторон, выдавливая из легких воздух и распластывая на скользком камне. Ему хотелось закричать, но он не мог: в груди все горело от удушья, кости ломило от пронизывающего холода, в глазах гас свет.

Захлебываясь вздохом, Наполеон сел в кровати. Его сотрясала крупная дрожь, испарина холодила лоб и спину. Он никак не мог отдышаться. Давненько ему не снилось таких жутких и абсурдных кошмаров. Нет, к явлениям дяди Руди, вонявшего горелой плотью, и прочих персонажей его буйной карьеры он уже давно привык. Но послевоенный Берлин, где он начал свой путь «ценителя высокого искусства», внезапно превратившийся в океаническое дно, выбил его из колеи.
Соло огляделся. Курякин дрых, замотавшись в одеяло с головой. И правильно делал. Треклятое полено победило огонь, торчало посреди остывающих углей и лишь слегка закоптилось. В комнате царил холод; до пара изо рта еще не дошло, но если не раскочегарить камин, то в скором времени обязательно дойдет. Ежась и вздрагивая, Наполеон вылез из-под одеяла. От короткой пробежки по вытертому ковру, холодному, как кафельная плитка, пальцы на ногах невольно поджались. Он разворошил кочергой золу, бросил сверху пригоршню сухих щепок и принялся дуть. Вскоре огонь с аппетитом потрескивал растопкой и даже перебрался на полено. Хотелось выпить горячего чаю, вытянуться в кресле перед пышущим жаром камином и просто посидеть в тишине. Соло встрепенулся: оказывается, пока он бродил по кошмару, шторм наконец-то утихомирился. Почти полная луна заглянула в окно, и морозные узоры на стекле вспыхнули алмазными искрами. Он залюбовался хрустальными завитками и звездами и не сразу заметил белесый силуэт, прильнувший к окну с той стороны. Кто-то сутулый, покрытый снегом, как мельник мукой, пристально всматривался в комнату. Наполеон и сам не заметил, как оказался скрюченным в три погибели под подоконником. Медленно выглянул из укрытия. Никого. Луна плыла среди перламутровых облаков, в ее мягком серебристом свете искрились сугробы. Чистые, без единого следа. И только на оконном стекле красовался след человеческой пятерни, сотканный из морозных узоров.
Соло выпрямился; страшно ему не было, просто хотелось наконец-то разобраться с творящейся вокруг чертовщиной. Сейчас он быстро оденется, прихватит пистолет и схватит этого шутника. Наверняка на острове есть тайник, где чужак умудрился спрятаться от Ильи, но теперь он не успеет туда добраться. Уже не скрываясь, Наполеон подошел к кровати и запустил руку под подушку, нащупывая пистолет.
- Куда собрался? - сильная горячая рука ухватила его за локоть. - Да ты как лед! Ты что, наружу выходил, Ковбой?
- Нет еще, но сейчас пойду, - Соло постарался вывернуться из хватки русского, что ему, естественно, не удалось, - Слушай, ты не знаешь, как можно ходить по снегу, не оставляя следов? - выпалил он неожиданно для самого себя.
- Никак, если ты не призрак. Можно, конечно, попытаться замести следы, но это все равно будет заметно. А почему ты спрашиваешь?
- Наш незнакомый друг снова заглядывал в окно, - американец уселся на кровать и взъерошил волосы; без бриолина они совсем отбились от рук и вились крупными кудрями. Как у барана.
- И ты решил героически его задержать. Один, - мягкая насмешка так и сквозила в голосе напарника.
- Ну, не все ж тебе геройствовать, - Наполеон вернул усмешку, - пойдешь со мной?
- Думаю, никому из нас пока лучше не выходить из дома, - Курякин подошел к окну, хмыкнул и приложил свою ладонь к морозной пятерне; та оказалась в полтора раза больше его лапы, - завтра узнаем, кто у нас тут шастает. Утро вечера мудренее.
Выдав эту народную мудрость, русский отправился на кухню и вскоре вернулся оттуда с холщовым мешочком в руках, в котором Соло сразу же признал их запас соли. Сосредоточенно хмурясь, Угроза насыпал перед входной дверью тонкую соляную линию, а затем бросил щедрую ее пригоршню в камин.
- И что теперь? Будем строгать осиновые колья? - Наполеону казалось, что он все еще спит и видит очередной бредовый кошмар.
Кто бы мог подумать, что Курякин, рационал и коммунист до мозга костей, опустится до проведения каких-то языческих обрядов. Если бы кто-нибудь раньше рассказал ему о таком, он не пожалел бы ни времени, ни ехидства, чтобы высмеять вруна.
- Теперь мы будем спать, - мешочек с солью Илья положил на пол рядом с кроватью и принялся деловито взбивать подушки, - ложись, третий час уже.
- Раскомандовался, - проворчал Соло, но все-таки нырнул под одеяло следом за другом.
- Черт, ты холодный, как лягух!
- Не всем повезло родиться белыми медведями.
Наполеон завозился, устраиваясь удобнее, и со злорадной ухмылкой устроил озябшие ступни на горячих курякинских ногах. Тот вздрогнул, выдал одно короткое, но емкое русское слово, непроизносимое в приличном обществе, но отодвигаться не стал. Некоторое время лежали молча. Сон и не думал возвращаться, и Угроза тоже не спал, Наполеон чувствовал это по его дыханию.
- Слушай, а откуда ты знаешь про всякое такое? - американец неопределенно помахал рукой в полумраке, - Ну, соль и все прочее...
Илья долго не отвечал, и он уж совсем было решил, что ответа так и не дождется, когда тот заговорил:
- Когда мы с мамой были в эвакуации, хозяйке дома, где нас разместили, тете Глаше, пришла похоронка на мужа. Она долго плакала, а потом вдруг успокоилась, но мы с мамой стали за ней замечать... странное. То уйдет куда-то, чуть ли не на всю ночь, то начнет разговаривать с кем-то невидимым, когда думает, что ее никто не слышит. Исхудала вся, одни глаза остались, - Илья перевернулся на спину и задумчиво уставился в потолок. - Мама как-то рассказала обо всем соседке, а та то ли знахаркой была, то ли повитухой, вся деревня к ней гадать ходила. В общем, знающей была женщиной. Ну, она и сказала, что к тете Глаше бес привязался, под видом покойного мужа к ней приходит и силу из нее пьет. И если его не отвадить, то скоро она умрет.
Курякин снова замолчал, словно засомневался, стоит ли продолжать рассказ.
- А что потом было? Ну, же, Угроза, не томи.
- Раз, когда я был дома один, в дверь постучала та знахарка. Сказала, что я, видно, парень толковый и смогу ей помочь. Я спросил, чем помочь, а она велела мне соли принести. Ну, принес я, соседка взяла и насыпала соль под порог. Затем принялась мелом кресты рисовать: на обратной стороне подоконника, на спинке хозяйской кровати, на оконной раме. Велела мне ничего никому не рассказывать и примечать, что ночью будет.
- И что было ночью?
- Много чего было, о чем в школе не рассказывали, - Илья вздохнул, но продолжил. - Двери тряслись, окна звенели, хозяйка как помешанная по комнате металась, а на улицу выйти не могла, как ни старалась. Мама не слышала ничего, спала крепко, очень она тогда на работе уставала. А утром я опрометью к соседке помчался, все ей рассказал. Она обрадовалась, сказала, что все у нас получилось, теперь с тетей Глашей все хорошо будет. И точно, больше та не чудила и скоро поправилась.
- Интересно, - Соло подпер голову рукой, - а я слышал, что против нечисти железо хорошо помогает, ну и серебро тоже. Или серебро только против оборотней?
- Вот уж не знаю, я на оборотней не охотился, все больше на американцев...
- Очень смешно, - фыркнул американец. - Давай все-таки попробуем уснуть.
- А чего пробовать? Ложись да и спи, - Угроза перевернулся на бок и притиснул его к себе вплотную, спиной к груди.
- Легко сказать, - зевнул Наполеон и тут же уснул.

Тихая назойливая капель отражалась от замшелых каменных стен назойливым эхом и чертовски действовала на нервы. Узкие лучи карманных фонарей выхватывали из темноты то залитый водой пол, то проржавевшие скобы на стенах, то разбитые светильники на потолке. Запустение и разруха. Сюда давно уже никто не спускался, полиция считала, что ржавого навесного замка на дверях заброшенного бомбоубежища достаточно, чтобы отвадить отсюда непрошенных гостей.
- Думаю, здесь давно уже нет никакого архива, - под подошвой резинового сапога что-то стеклянно хрустнуло, американец чертыхнулся: не хватало еще словить в ногу острый осколок, - а даже если и есть, то он точно сгнил.
- Скорее всего, ты прав, - отозвался Курякин, - но проверить все-таки надо.
- В такие часы я ненавижу свою работу, - не унимался Соло, - почему бы сюда не прислать группу обычных оперативников?
- Ты же знаешь, привлечение дополнительных сил потребует новых расходов, а мы уже и так похерили месячный бюджет.
- О, да, бедолаге Уэверли не хватает на новые коллекционные запонки, - фыркнул Наполеон и слегка ткнул фонарем в обтянутую черной водолазкой широкую спину напарника. - Угроза, тебе не холодно? Хотя кого я спрашиваю?
Илья не ответил, он потянул за ручку заржавевшую дверь, ведущую в новый отсек. Та неожиданно легко поддалась и, не издав и звука, отъехала в сторону. Друзья многозначительно переглянулись. Откуда среди заплесневевших стен и ржавой рухляди взялась дверь с заботливо смазанными петлями? Сняв пистолеты с предохранителей, напарники друг за другом вошли в просторный зал. Пол резко ушел из-под ног, вода подобралась к коленям. Фонарные лучи заскользили по облупившимся стенам и покореженным, закопченным остовам, в которых с трудом можно было узнать останки металлических стеллажей.
- Кажется, мы нашли архив, - хмыкнул Наполеон.
- И не только его, - Илья указал фонарем на плавающие в центре зала тела.
Трое неизвестных уже никогда не покинут затопленное, пропахшее плесенью подземелье. Их опухшие трупы лениво покачивались в темной, словно жидкая смола, воде.
- Странно, что от них почти не воняет, - Соло обогнул страшную находку и заглянул в лица мертвецам. Лучше бы он этого не делал. Синюшная ноздреватая кожа, вылезшие из орбит глаза, перекошенные то ли от крика, то ли в предсмертной агонии рты. Малоприятное зрелище, способное обеспечить парочкой ночных кошмаров.
- Ледяная вода замедлила разложение, - задумчиво предположил Илья, - меня больше интересует, от чего они умерли. Пулевых отверстий я не вижу.
- Ножевых ранений тоже как будто не видать. Может быть, газ?
Договорить он не успел, из-за груды обломков в углу метнулась тень. Яркие вспышки выстрелов, грохот, больно ударивший по барабанным перепонкам. Наполеон нырнул за перевернутый стол и открыл ответный огонь. Фонарь он выронил; стрелял вслепую, по наитию и чудом умудрился попасть. Послышался короткий вскрик, плеснула вода, а затем наступила тишина. Звенящая после умноженного эхом грохота выстрелов. Соло внезапно сообразил, что в перестрелке, похоже, участвовал он один. Курякин так ни разу и не выстрелил.
- Эй, Угроза, ты живой? - он нашарил в воде фонарь, щелкнул кнопкой и, слава богу, тот неохотно загорелся.
Илья стоял, прильнув к стене, и молчал.
- Ты как? - тревога наждаком прошлась по сердцу.
Одним прыжком Наполеон оказался рядом с напарником. Угроза прижимал к ребрам левую руку, а правой пытался засунуть пистолет в кобуру; рука дрожала и не слушалась. Внезапно он начал сползать по стене вниз и, если бы не Соло, рухнул бы в воду.
- Куда тебя? Илья? Держись, - затараторил американец. - Ну чего ты молчишь?!
- Поздно...- с трудом выдохнул Илья, - говорить... поздно...
На его бледном, как снятое молоко, лице неестественно ярко алели губы. И Соло не сразу понял, что это из-за выступившей на них крови. "Нет, нет, нет!" - он закинул правую руку Угрозы себе на плечо и выволок его в коридор, где воды было меньше. С каждым шагом тело Ильи наливалось тяжестью, он еще пытался перебирать ногами, но толку от этого было немного.
- Не думал, что... сдохну в крысиной норе...
- Молчи, тебе нельзя разговаривать, - Соло сгрузил напарника на облезлую кушетку, так вовремя попавшуюся ему на глаза, рядом устроил фонарь.
- Можно... теперь можно, - Курякин попытался усмехнуться, но улыбка превратилась в болезненную гримасу.
Дрожащими руками Наполеон задрал на нем водолазку и чертыхнулся. Если в ближайшие минуты Илью не доставить в больницу, то он просто захлебнется кровью. Пуля сломала ребро и пробила легкое. Дыханье с хрипом и бульканьем вырывалось из окровавленного рта. Впервые Наполеон не знал, что делать. Он привык, что русскому все нипочем: он мог прошагать несколько километров по тундре сквозь бушующий буран, мог одним ударом высадить бронированную дверь и отправить ее в полет. Сколько раз он выволакивал самого Соло из таких задниц, что сам американец уже не надеялся выйти сухим из воды. А теперь он лежал на покореженной кушетке и боролся за каждый вдох. Взгляд его плыл от боли. Илья изо всех сил вцепился в руку Наполеона, и тот отстраненно подумал, что перелома ему не избежать.
- Не вздумай, слышишь! Не смей! - паника подступила к горлу. - Я тебя вытащу, сейчас перевяжу и вытащу.
Непослушными пальцами он достал из аптечки бинт и уронил его на пол. Илья смотрел на него словно бы издалека, словно их уже разделила бездонная пропасть. На его губах пузырилась алая пена.
- Ковбой, проснись. Наполеон!
Его трясло, сердце колотилось о ребра, в глазах мешанина из багровых и зеленых пятен, вкус крови щекотал нёбо, словно это ему прострелили легкое, а не Угрозе.
- Посмотри на меня, - кто-то взял его за плечи и встряхнул, - ты опять ледяной, что за хрень?!
Наполеон зажмурился; ему хотелось, чтобы разноцветные пятна прекратили свои пляски, чтобы его перестали трясти, и этот голос пусть его оставит в покое. Его друг погиб, имеет он право хотя бы на тишину? И его молитвы были услышаны: тряска прекратилась, и голос, этот слишком знакомый и неуместный теперь голос, тоже исчез. Сколько прошло времени, он не мог сказать, он словно бы плыл по черной реке, почти не чувствуя своего тела.

Поток холодной воды и крепкая затрещина наконец приводят его в чувство. Он морщится, смаргивает с ресниц капли и обнаруживает себя в огромной кровати смотрителя маяка. Интересно, зачем одинокому мужику такая роскошь? Огонь в камине с довольным ревом пожирает новую порцию дров, но Наполеон не чувствует его жара. В комнате смертельно холодно.
- Держи, Ковбой, - Илья, живой и здоровый Илья, протягивает ему фляжку с остатками бренди, - на тебе лица нет. Какая гадость тебе приснилась, ты стонал и метался так, что едва не свалился на пол.
Соло в несколько глотков приканчивает свой НЗ. Сердце успокаивается, и он наконец может смотреть на Угрозу, не чувствуя, как его внутренности медленно наматывают на раскаленный вертел.
- Ничего особенного, - свой голос он узнает не сразу, - помнишь заброшенное бомбоубежище в Варшаве, там еще этот чокнутый засел?
Курякин молча кивает, слегка отодвигает Наполеона к стене и ныряет под одеяло. Его тело горячее, словно он, как саламандра, только что выбрался из камина. И Соло не может побороть искушение прижаться к нему всем телом. Тот вздрагивает, едва заметно морщится, но не отодвигается. Напротив, осторожно обнимает его за плечи.
- Ну так мне приснилось, что он тебя убил.
Угроза удивленно вскидывает брови.
- Чего молчишь? - американец цепляется за него, сожалея, что не может пробраться ему под кожу, тогда бы он точно согрелся.
- И поэтому ты рыдал во сне?
- Я не рыдал, ты... - Наполеон замечает в полумраке улыбку русского, не ухмылку, не оскал, настоящую улыбку, - ты бесчувственное бревно, Угроза. Чего ты лыбишься?
Вместо ответа Илья начинает осторожно поглаживать его по спине. Так странно, его руки будто оставляют за собой раскаленные следы. Это совсем не больно, напротив, жар медленно просачивается сквозь кожу и устремляется вглубь промерзшего тела. И он довольно жмурится и едва не мурлычет от удовольствия. Соло смотрит на улыбающиеся губы Ильи и думает: "Как хорошо, что на них нет крови". Сам не понимая, что творит, он осторожно касается его губ своими губами. Слегка, только чтобы проверить, что на них действительно нет вкуса крови. "Сейчас он мне вмажет", - почти равнодушно думает он. Но его не бьют и даже не отталкивают.
Губы Угрозы обветренные, но мягкие, их приятно целовать. Нежно и медленно, вынуждая открыть рот. Как до такого дошло? Какое это имеет значение. Куда важнее то, что язык Ильи мягко касается его неба. И от этого простого движения сгусток жара расцветает внизу живота. Он запускает руки во взлохмаченные светлые волосы, слегка запрокидывает его голову, и поцелуй становится глубже, жестче. Но тут же за это расплачивается - Илья кусает его за нижнюю губу и перехватывает инициативу. В отместку Наполеон сует руки под его тельняшку и жадно поглаживает, ощупывает все, до чего может дотянуться. Илья потрясенно выдыхает прямо ему в рот. И Наполеон чувствует себя пьяным и счастливым. Его пальцы становятся сверхчувствительными, будто он пытается вскрыть самый сложный в мире сейф. Он проводит рукой по реберному своду, обводит тонкий шрам на переплетении твердокаменных грудных мышц и наконец нащупывает твердый сосок. Он щиплет его, покручивает и тянет. У Соло нет опыта с мужчинами, и он совсем не уверен, что Угрозе такое обращение придется по вкусу. Но тот откликается: вздрагивает всем телом, слегка выгибается, стараясь прижаться к руке как можно теснее, и стонет. Тихо, сквозь стиснутые зубы, как от едва сдерживаемой боли. Наполеона ведет, он отрывается от припухших губ и припадает к шее. Крепкой и мускулистой, совсем не женственной, и не может отказать себе в удовольствии запустить в нее зубы. Илья шипит, хватается за влажные непослушные кудри и тянет, одновременно запрокидывая голову, открываясь. Соло дуреет от этой открытости, от сдерживаемой силы, от терпкого запаха чистого мужского тела. Он проталкивает колено между ног Ильи и трется об него, как спятивший от мартовского солнца котяра. Он чувствует себя дорвавшимся до своей первой женщины подростком. Мозги вместе с кровью стекают в пах, он ни о чем не думает, ни в чем не сомневается. Единственное, чего он боится, - что все может закончиться слишком быстро, как это и бывает у подростков.
Илья тянется к его губам, кусает и лижет, раскрывает его рот языком. Миг, и они меняются местами. Соло распластан на кровати, а Угроза, опираясь на локти, осторожно устраивается между раздвинутых ног американца. Тот с готовностью разводит их еще шире и толкается вверх, выбивая из них обоих синхронные прерывистые стоны. Становится слишком жарко, мягкий хлопок тельняшек раздражает кожу. Наполеон нетерпеливо дергает за ворот:
- Сними.
У Ильи улыбка сфинкса и плавные стремительные движения. Его тельняшка летит в угол, туда же вскоре отправляется и тельняшка Наполеона. Секунду они медлят, словно опасаются, что долгожданное прикосновение кожа к коже обожжет их. Соло не выдерживает первым, рывком хватает за плечи и тянет на себя. Угроза целует его и накрывает собой целиком, вдавливает в матрас, затем снова и снова. Его язык движется в том же ритме, и это сводит с ума. Наполеон гортанно стонет, скользит ладонями по горячей, влажной от пота спине за пояс брюк и обхватывает напряженные ягодицы. Теперь он может управлять движениями любовника. Они трутся друг о друга, целуются и стонут, и все это не может продолжаться долго. Соло чувствует себя взведенной пружиной, наложенной на тетиву стрелой, еще немного - и он отправится в полет. "Еще, еще, ну, же!", - он стискивает Илью ногами, вдавливает его в себя и встречает каждый его толчок ответным движением, требовательным и яростным. Илья отрывается от его губ, запрокидывает голову, и Наполеон снова кусает его в доверчиво подставленное горло. Тот ахает обрывисто на вздохе, и последнее его движение, по-снайперски точное, выбивает из Наполеона искры и отправляет в полет.

Ему снится рассвет. Пурпурное море отражает в себе золотые небеса. По ним, у самого горизонта, плывет луна, похожая на рыбью чешуйку. Волны, увенчанные клочками розовой пены, облизывают прибрежные скалы. Еще немного - и ледяные замки на них вспыхнут под первыми лучами солнца. Побледневший в предрассветных сумерках луч маяка медленно скользит по морю, прорываясь к горизонту. Розовый в утреннем свете снег укрыл сугробами заросли вереска и приземистый дом смотрителя.
Ему снится море, но теплое дыхание и крепкое объятье знакомых рук ему точно не снится.


Шикарные иллюстрации (коллажи) от уважаемой  Леди Тьма