Жизня такая… (с.)

За последнюю неделю меня настигли две вещи:
1) Hikaru no Go.
2) Наличие во мне многих черт характерных для соционического Напа.

В «Хикару но Го» мен много привлекает: персонажи, сюжет, пейринги… сама игра, наконец. Хотя, с меня игрок в Го, еще худший, чем балерина. Однако фанфики я ищу, и пока меня преследует тоскливое разочарование. Так же не нашла, где можно скачать перевод манги.
Поэтому… если, кто-нибудь хочет сделать мне подарок на днюху (наглый, беспардонный намек на толстые обстоятельства), то, пожалуйста, поделитесь ссылками.

Далее, я обнаружила, что во мне присутствует много черт соционического Наполеона. *Гюг, знакомся – это Нап. Нап – это Гюг*. Вот так, я оказывается сложная, интересная личность *оглядывается в поисках лаврового венка, или, на крайний случай, императорской мантии*
За сим, я пошла спать перед трудным, днюшним днем.

---

Очень интересно.

17.12.2009 в 18:45

Пишет  Rain_Dragon:

Эротический подтекст в живописи Японии
В августе этого года была на выставке японской гравюры. И унесла интересный материал: как те или иные символы в живописи могут трактоваться с точки зрения эротического подтекста. Автор - культуролог Е.В.Задавская-Байчжи - приводит в пример китайские названия тех или иных предметов, но утверждает, что эти же символы также были актуальны и в стране Восходящего солнца. В конце статьи - эротическая танка поэтессы Рубоки Шо.

Пить вино, любить женщину, писать иероглифы, создавать картину, сочинять стихи – всё это по природе своей в культурном контексте дальневосточной эстетики одинаковые деяния. Живописные свитки с изображениями цветка и бабочки, пейзажа, архитектурного ансамбля, различных предметов, например, вазы, стрелы, скипетра "жу-и" и т.п., как показывают исследования последних лет, содержат богатый образный мир, пронизанный сексуальностью. Стразы-символы растений в китайском и японском искусстве по своему значению являются, пожалуй, центральными.
Так, практически все деревья, цветы, травы в той или иной степени могут вызывать в человеке эротические ассоциации и являться сексуальным возбудителем. Азалия – это воплощение женской соблазнительности, ее называют "цветок кукушки", что наводит на мысль о непостоянных связях. Баклажан же, напротив, имеет форму, напоминающую фаллос, и тем самым "работает" как сексуальный провокатор; сердце-цветок (хуа-синь) – одно из названий женских половых органов; девственность обозначается как желтый цветок (хуан-хуа); лотос и пион, особенно красный, (хун-лянь) – это женские гениталии; нарцисс, как и орхидея, обозначает супружеские отношения; цветы сливы мэйхуа – это обычное название для девиц легкого поведения. Выражение "Цветы сливы цветут во второй раз" имеет эротический смысл: "второе соитие в одну и ту же ночь". Изображения насекомых и птиц вызывают, согласно В.Эберхарду, сексуальные ассоциации. Так, бабочка и пчела, берущие нектар из цветка, символизируют соитие, которое описывается, как "любовное безумие бабочки и дикой пчелы". Слово "няо" – "птица" – обозначает и фаллос, и вообще является бранным словом. Ласточкины гнезда – это известный возбудитель мужской сексуальности, поэтому и изображения ласточек содержат эротические аллюзии. "Курицей" кличут проституток, две сороки, символизирующие, как известно, радостную встречу сказочного Пастуха и Ткачихи, могут иметь и сексуальный оттенок. "Уточки-мандаринки" ("юань-ян", являющиеся олицетворением супружеской верности, имеют и иной смысл – так называется одна из 30 поз при соитии.
"Иволгой-куропаткой" иногда называют проституток, "перепелочки" – устойчивое обозначение девиц лёгкого поведения; "воробей", "воробушек" – название фаллоса; "зимородок" ("фэйцуй" – так называется одна из 30 поз при соитии. Две рыбки играющие в воде являются символом сексуальной удовлетворенности; "краб" ("сушёный краб" считается прекрасным возбудителем мужской сексуальности; "угорь" обозначает фаллос, "жёлтый угорь" – это гомосексуалист. Заяц, особенно держащий пест и толкущий в ступе символизирует мужскую сексуальную активность. Лошадь в Китае является воплощением женского начала, вместе с тем словосочетание "глаз коня" обозначает отверстие на головке фаллоса, выражение "конь бьёт копытом" характеризует одну из 30 поз при соитии.
Священные мифологические животные – цилинь, дракон, тигр и черепаха (со змеей) символизирующие страны света, светила, первоэлементы, цвета, звуки, обладают также и сексуальным смыслом. Так цилинь, известный тем, что приносит счастье при деторождении, является образом-символом одной из 30 поз при соитии. Черепаха, точнее иероглиф черепахи, представляет как графический символ фаллоса, а змея – женское начало, – слившаяся с черепахой, олицетворяющей мир воды и тёмного женского начала и одновременно мужской силы, - это один из центральных сексуальных образов китайского искусства. Дракон вида цин лун, сине-зеленый дракон, считается воплощением мужской сексуальности; лев или львы, играющие в мяч, – образ сексуальных "игр". Выражение "Два феникса танцуют в согласии" является названием одной из 30 поз при соитии. Изображение пары овец – двойное ян – служит образом мужской сексуальности.
Музыкальные инструменты такие как флейта, лютня-пила, цитра-цинь обладают определенным сексуальным смыслом. Выражение "слушать звук лютни" означает посещение публичного дома; цинь выступает как метафора половых губ.
В пейзажных композициях с изображением гор и деревьев, луны в небе, различных мостиков и павиольнов, одиноких задумчивых рыбаков в лодке или странников, раскрывается определенный сексуальный смысл. Горами, вернее яшмовыми горами, нередко называют женскую грудь, горная долина - это впадина между ними, соски же подобны виноградинам и плодам лотоса. Мост в эротической литературе обозначает область между анальным отверстием и влагалищем. Картина с изображением одинокого мужчины, прогуливающегося по мостику над водным потоком, имеет эротические аллюзии, может означать и гомосексуализм. Изображение заднего сада в архитектурном ансамбле определенно связывается с гомосексуализмом, как и выражение "любоваться полной луной"; "трехэтажной башней" метафорически обозначает влагалище, треугольник - известный древний символ вульвы. Особой чувственностью и сексуальной напряженностью пронизаны различные природные стихии, взаимодействие объектов природы, функции предметов и т. п.
Верховая езда, "скакать на коне" - это метафора соития; созерцать иву - значит посещать публичный дом; "шаг тигра" - название одной из 30 поз при соитии; любить ветер и луну означает сексуальную активность; облака и дождь символизируют сексуальное единство; облако - это взаимодействие партнеров; дождь - климакс; лететь или лететь вместе - означает взаимную любовь. "Дух вздымается до небес" - описание оргазма, выражение "есть жареную свинину" означает соитие. Разумеется, выявленные В.Эберхардом сексуальные ассоциации, пронизывающие большинство образов-символов китайской живописи не всегда воспринимаются зрителем.
Возвышенные пейзажи Фань Куаня ил виртуозные монохромные листы с изображением бамбука мастера У Чжэня, чистые, простые композиции Ни Цзаня не вызывают эмоций и мыслей из сексуального кода. Но подавляющая часть живописи цветов и птиц, жанровой и портретной живописи и частично пейзажа насыщена сексуальными аллюзиями в очень значительной степени. Думается, что в свитках Ци Байши с изображением крабов содержится намек не только на японских захватчиков, как об этом обычно говорится...

Е.В.Задавская-Байчжи

Рубока Шо. Эротическая танка.
Из сборника «Ночи Камати или время Цикад»

Снова по её бёдрам
Взбегаю губами,
Стан твой лаская,
В трепете быстрых крыл
Ласточка промелькнёт.

Влажная роза
Опять распустилась
В тумане,
Счастье осталось
На кончике языка.

Багровое небо
Набухло весенней грозой.
Ласточка сделала круг.
Так тяжелеет нефритовый ствол
В пальцах любимой.

Ты отдаёшь себя
Без колебанья.
Стремглав ложишься,
Как птица с ветки,
Слетело платье.

Нынче вплываю в тебя
На утлом челне.
Не спешат рассмеяться
Под кимоно
Кацураки.

Ты отбросила полог
И ветреной ночью
Залучила к себе ночевать.
И тогда на рукав мой с Небесной реки
Луна опустилась тихонько.

Кто дал тебе имя,
Малышка из квартала Симмати?
Зачем так искусно
Губами ласкаешь коралл?!
О, бездна блаженства!

Мы слишком далеко
Зашли в поцелуях,
Наряд твой расстёгнут…
О, как непрочны
Супружеские узы!

Она нежна,
Не рань её души,
Поспешностью не принуждай к слиянью.
Попробуй лаской
Милой угодить.

Волнуется красавица-таю:
Сумею ли ранг оплатить?
Не оттого ль улавливает стоны
Ветер, лаская губами
Тёмно-алую щель?

---

Такие вот, тануки.

Помните из «Под осенней луной»:
«…Казалось, еще немного и у женщин отрастут пушистые рыжие хвосты, на головах проклюнутся лисьи ушки, а мужчины покроются темным мехом и обзаведутся огромными мошонками…».
Так вот, возвращаясь, к вопросу о волшебных мошонках тануки… именно так их японцы бы себе и представляют.
Нашла, где-то в сети.

---

Экстрим и медитация.

Владивосток, мой любимый, родной город, ты всегда заботишься о моем духовном развитии… даже, когда я этого и не прошу. После прошедших осадков (дождь, град, снег) город превратился в трассу для суперслалама, ну, или для бобслея. На дорогах ледяные торосы, отшлифованные автомобильными шинами до зеркального блеска. Тротуаров нет, если есть, то они покрыты ледяным панцирем, весьма не ровным. Наст стал очень цениться, по нему хоть, как-то можно идти. В общем, с экстримом все понятно, теперь про медитацию.
Возвращаюсь я с работы. Темно, блин, фонари давно уже не горят на наших улицах (а на фига? Наш же портовый район самый престижный и безопасный… суки). Ладно, иду я значит, домой на ощупь, и как-то оно само собой получилось, что стала я воображать, будто я майко и иду на высоких, неудобных окобо (неровный, скользкий гололед усиленно уворачивался из-под моих ног). Иду я, придерживаю левой рукой длинный подол кимоно (сумку держу на сгибе левой руки), ощущаю, как тяжелый, вычурный парик сдавливает мои виски (шапка), думаю о приятном (о Наруто), позволяю ногам самостоятельно отыскивать безопасный путь домой (почему-то им это удается)… И тут, я вспоминаю, что, где-то на этой дороге есть два канализационных люка, с которых какие-то бляди сперли крышки (утром видела). Блин, вся моя чудесная медитация пошла коту под хвост, я тут же ощутила себя крабом на раскаленном протвине.
Теперь о моих желаниях. Я очень хочу, что бы наш мэр, начальник нашего дорожного хозяйства (или, кто там за дороги отвечает?), а так же глава нашей Управляющей компании, всю зиму ходили по таким дорогам, как я сегодня. Пусть перед ними «раскатываются» ковровой дорожкой ледяные торосы и открытые люки, а за их спинами пусть сами «сворачиваются». Ах да, пусть все фонари гаснут на их пути. Пусть восторжествует справедливость, в конце-то концов.

---

Боги смерти.

Искала информацию для анализа образа шинигами в «Складе» и надыбала интересную статью об индейских богах смерти.
Источник тут svart-ulfr.livejournal.com/110346.html

Смерть и загробный мир в представлениях мезоамериканских индейцев

Понимание смерти у индейских народов Мезоамерики нередко приобретало довольно оригинальные формы по сравнению с европейскими и христианскими традициями. В первую очередь это относится к представлениям о рае, а также к особому культу смерти, связанному с практикой жертвоприношений, которая была распространена среди мезоамериканских индейцев.

Вместе с тем в мифологии каждого индейского народа Месоамерики высказывались интересные предположения относительно тайны смерти. Для древних науа существовало два способа «заклеймить себя смертностью»: первый состоял в том, чтобы превратится в «обычного человека», принимая в пищу маис, а второй способ – начать половую жизнь. Однако индейцы науа осознавали, что дать окончательный ответ относительно тайны смерти и загробной жизни непросто. В их древних текстах находит свое отражение множество мнений.

В первую очередь, исторические памятники литературы науа и труды испанских хронистов содержат сообщения о местах, куда души отправлялись после смерти. Мы знаем, что таких мест было четыре: Chichihuacuauhco, Mictlan, Tlalocan и Ilhuícatl tonatiuh. Интересной особенностью религиозного мышления науа было то, что место, в которое душа отправится после смерти, определялось не поведением человека в жизни, а причиной его смерти. В Ilhuícatl tonatiuh, «дом солнца», попадали души воинов, погибших в бою или умерших на жертвенном камне. Там, в цветочных садах они устраивали сражения, а когда на востоке появлялось солнце, приветствовали его криками радости и громко били в щиты. По прошествии четырех лет они возвращались на землю в облике колибри и других птиц с красочным оперением и питались цветочным нектаром.

В этот рай попадали даже вражеские воины, захваченные в плен и принесенные в жертву. Их покровителем был отдельный бог Teoyaomiqui, чье имя означает «бог погибших врагов». Их приносили в жертву солнцу, и таким образом они, отдавая свои жизни, питали «могущественного воина, сражающегося в небе».

Женщины, умершие при родах, попадали в Chichihuacuauhco, «дом маиса». По ночам они могли возвращаться на землю в виде призраков, означающих плохое предзнаменование.

Люди, утонувшие или погибшие от удара молнии, а также умершие от болезней, связанных, по мнению ацтеков, с водой, попадали в Tlalocan, рай бога Тлалока (Tláloc). Этот рай считался местом плодородия, где в изобилии росли фруктовые деревья. На могилу человека, «избранного богом дождя», то есть погибшего в воде или убитого молнией, клали сухую ветку, и когда его душа попадала в Tlalocan, ветвь снова становилась зеленой, свидетельствуя о том, что умерший обрел новую жизнь.

Но большинство ацтеков после смерти отправлялось в подземное царство мертвых Миктлан (Mictlán), в котором не было ничего радостного и которое делилось на девять преисподних. Правителями царства мертвых были бог Миктлантекутли и богиня Миктлансиуатль, его супруга. Чтобы попасть в Миктлан, люди, умершие бесславно, неизбранными богами или от болезней – так называемой «земной смертью» – попадали на ледяную дорогу подземного мира, которую должны были преодолеть за период в четыре года. Когда они достигали девятого круга смерти, их встречал Миктлантекутли. В дороге они терпели лишения и подвергались наказаниям, таким тяжелым, что многие пропадали, не достигнув конца пути.

Рисунок 1.
Миктлантекутли — бог смерти и подземного мира в религии ацтеков


Рисунок 2.
Миктлансиуатль — госпожа подземного мира, жена Миктлантекутли

Представления о смерти в религии индейцев майя сходны с ацтекскими. Известный отечественный ученый Р. В. Кинжалов утверждал, что в послеклассический период майя находились под сильным влиянием религиозных представлений народов Центральной Мексики. Но, как показывают многочисленные археологические и этнографические исследования М. Ко, А. Руса и отечественных ученых, в частности Г. Г. Ершовой, в системе представлений индейцев майя о смерти и загробном мире существуют интересные отличительные особенности.

Вселенная майя была разделена на небеса, состоявшие из тринадцати слоев, нижним из которых являлась земля, и подземный мир, состоявший из девяти уровней. На небеса после смерти попадали «хорошие люди, воины, умершие в родах женщины и те, кто совершили самоубийство через повешение». Божество смерти в религии майя в разных источниках известно под разными именами: Сисин, Хун Ахау – «господин седьмого круга»; Ах Пуч, или Ах Пукух - «господин преисподней» на языках цельталей, цоцилей и тохолабалей.

Рисунок 3.
Ах Пуч, бог смерти в религии майя

В кодексах и на памятниках майя божество смерти обычно изображали в виде скелета. Среди элементов его убранства чаще всего можно увидеть бубенчики на голове, на шее, на щиколотках или на кистях рук. Ушным украшением ему иногда служила длинная кость. Бога смерти нередко сопровождали собака, которая, согласно месоамериканским верованиям, помогала умершему в путешествии в подземном мире, и сова, чей ночной крик считался у индейцев плохим знамением. Бог смерти в представлениях майя проживал на самом нижнем уровне подземного мира – Шибальба, или Метналь, который представлялся как темное место, куда прибывали души умерших после длинного и трудного пути, полного опасностей.

Так же, как и в религии ацтеков, основной идеей, на которой основывались майя в своих представлениях о смерти, была идея о бессмертии души. Диего де Ланда, которого особенно интересовал вопрос о том, каким виделся загробный мир индейцам и можно ли было предполагать, что их верования сходны с христианскими, писал: «Этот народ всегда верил в бессмертие души более, чем многие другие народы (...). Ибо они верили, что была после смерти другая жизнь, более хорошая, которой наслаждались души, отделившись от тела. Эта будущая жизнь, говорили они, разделяется на хорошую и плохую жизнь, тягостную и полную отдыха».

Вера в загробную жизнь существовала среди майя испокон веков. Месоамериканские индейцы с древних времен верили, что после физической смерти человека так или иначе жизнь продолжалась. Это поверье основывалось на представлениях о существовании особых сил, обитающих в теле человека, некой нематериальной субстанции, которая покидает его во время сна или в момент смерти. Концепция индейцев отличается от представлений о душе в европейской традиции, в первую очередь, более сложным предназначением нематериальной субстанции. Майя делили ее на несколько различных компонентов, каждый из которых играет свою особую роль в жизни человека и его души после смерти. В европейской религии и религии науа прослеживается связь между духом и teyolia, тенью и tonalli, ночной душой и ihiyotl. Разъединение этих нематериальных компонентов тела являлось для индейцев уходом духа из тела и его путешествием в загробный мир.

Одна из главных особенностей представления о смерти у месоамериканских индейцев связана с концепцией жертвенности. Самопожертвование в месоамериканской культуре понималось не как готовность принести жертву для достижения общей цели, а как некая ритуальная функция человека, определяющая всю его жизнь. Дело в том, что в мифологии месоамериканских индейцев преобладала идея о многократном сотворении вселенной, мира и человечества. В конце каждой из четырех прошедших эр, по представлениям ацтеков, население земли погибало в результате какой-либо катастрофы. Чтобы восстановить человечество снова, требовались кости людей минувших эр. Ацтеки хотели остановить этот процесс или, по крайней мере, отсрочить катастрофу, которая положит конец их – пятому по счету – солнцу. Они были по-настоящему одержимы этой идеей, которая делала жителей Теночтитлана избранным народом, миссия которого заключалась в том, чтобы одержать победу над силами ночи. Поэтому быть принесенным в жертву считалось у древних ацтеков почетной судьбой, уделом избранных.

В трудах европейских хронистов, посвященных месоамериканским индейцам, содержатся сведения еще об одной особенности восприятия смерти обитателями Нового Света, которая основана на понимании смерти как освобождения от жизненных трудностей и перехода к лучшей жизни. Именно этим можно объяснить частые самоубийства среди индейского населения, которые отмечали первые европейские хронисты. По словам одного из хронистов, «самоубийства были частыми среди индейцев Антильских островов и южноамериканских цивилизаций, особенно инков, реже этот факт устанавливался среди ацтеков, но очень часто среди майя, причем с глубокими религиозными корнями». Согласно религии майя, люди, совершившие самоубийство через повешение, попадали на небо и приравнивались по своему положению к воинам, погибшим в бою, и женщинам, умершим при родах. Это связано с тем, что в представлении месоамериканских индейцев люди, умершие от воздействия на них одного из богов, попадали под его покровительство. Покровителем самоубийц у майя считалось одно из главных божеств в их пантеоне – богиня Иш Таб, изображавшаяся повесившейся.

Первые европейские хронисты отмечали склонность к самоубийству как общую черту всех американских культур: «во времена конкисты многие индейцы совершали самоубийства; но не менее удивителен тот факт, что люди, пришедшие в отчаяние от частых неприятностей, могли совершить самоубийство по малейшему поводу». Такое мировосприятие свидетельствует о совершенно особенном понимании жизни и смерти месоамериканскими индейцами.

Мифологическому сознанию присуща символичность. Символы служат условным языком отображения тех или иных понятий и ценностной картины мира в целом. В системе представлений о смерти в мифологии того или иного этноса важное место занимают образы и символы, традиционно связанные с этим явлением. В мифологии месоамериканских индейцев тоже существует множество образов и символов, связанных со смертью и загробным миром. Некоторые из этих образов и символов соответствуют европейской традиции, некоторые – в силу природных, культурно-исторических, мифологических особенностей – являются уникальными для культуры месоамериканских индейцев.

«Словарь символов и мифов», цитируя Мирче Элиаде, указывает на то, что ассоциация черного цвета со смертью – общемировое явление, характерное для большинства культур, в том числе и для культуры индейцев Месоамерики. Например, север у ацтеков ассоциировался с черным цветом и считался холодной и пустынной землей, в которой правил ацтекский бог смерти Миктлантекутли. У майя смерть также ассоциировалась с ночью и всем, что с ней связано: луной, а также птицами, ведущими ночной образ жизни, например, филинами и совами. Подобная трактовка образа филина характерна для многих мировых культур разных времен: древние греки считали филина роковым и мрачным существом, а сова в Древнем Египте была символом ночи, холода и смерти. Согласно поверьям древних майя, филины и совы были птицами, воплощающими силы зла. Из-за необычности своего голоса совы и филины считались у индейцев майя роковыми птицами, и их крик всегда означал предзнаменование смерти. Альфонсо Касо в своей книге «Ацтеки. Народ солнца» причисляет сову к основным символам, ассоциирующимся с ацтекским богом смерти Миктлантекутли, и говорит, что ночной крик совы даже считался фатальным для того, кто его услышит.

И, наконец, важное место в системе представлений месоамериканских индейцев о смерти и загробном мире занимает образ собаки как проводника в загробный мир. Мерседес де ла Гарса выделяет собаку как существо, в культуре майя ассоциирующееся с тремя уровнями вселенной: небесным, земным и подземным. С небесным уровнем индейцы соотносили ее потому, что именно собака, согласно их поверьям, «приносит в человеческий мир солнечный огонь», о чем свидетельствуют изображения в кодексах, где собака изображена падающей с неба с факелами на задних лапах и на хвосте. А с земным и подземным – потому, что собака может найти в темноте дорогу и видеть души, покидающие человеческое тело во время сна или в момент смерти. Благодаря этому качеству именно собака у майя сопровождает души умерших в Шибальбу.

Такой образ собаки, исполняющей роль проводника в царство мертвых, встречается во многих других религиях, например, в религии народа Камеруна в Африке, а также в древних египетской и греческой религиях.

В религии науа, чтобы переправиться через подземную реку Apanoayan, которую мертвые должны были перейти вброд, чтобы начать путь в царство мертвых Миктлан, требовалась помощь маленькой собачки, techichi. По версии, изложенной хронистом Бернардино Саахуном, «индейцы считали, что мертвые переплывали через подземную реку на спинах собак». Саахун писал: «мертвый направляется к девяти подземным мирам; там есть очень широкая река, на берегу которой живут собаки. Когда умерший подходит к реке, собака смотрит на него и, если узнает в нем своего хозяина, то бросается в воду и переплывает на другой берег, где мертвый ожидает ее, а затем перевозит его на спине на тот берег». Индейцы племен, в которых бытовало это поверье, вместе с умершим часто хоронили маленькую рыжую собачку, так как считали, что собаки белого и черного окраса не смогут помочь хозяину переплыть реку, потому что белая собака скажет ему, что она уже искупалась; а черная собака – что она испачкалась и поэтому не может помочь хозяину переправиться на другой берег.

Как видим, в мифологии месоамериканских индейцев в доколониальный период так же, как и у большинства других этносов земного шара, важное место занимали представления о смерти и загробном мире. Во многом эти представления соответствовали традициям других народов Земли на этапе мифологического сознания. Среди общих черт можно выделить веру в загробную жизнь и существование нематериальной субстанции, которая покидает тело человека в момент смерти. Некоторые мифологические образы и символы смерти также свидетельствует о соответствии общемировой тенденции: ночь, ночные птицы, собака в мифологиях многих народов ассоциировались со смертью. Но в системе доколониальных представлений о смерти и загробном мире индейцев Месоамерики были и характерные особенности, которые позволяют понять основные идеалы и смысл жизни древних месоамериканцев, потомками которых являются миллионы индейцев в современных государствах этого региона - в Мексике, Гватемале, Белизе, Гондурасе.

---

Да, это по нашему!

Вот на таком бланке я напишу нашему завхозу жалобу, если он на этой неделе не отремонтирует в бухгалтерии проводку.

13.12.2009 в 15:15

Пишет  Rory Kyrnan:

Мы не ругаемся этими органами. Мы так ощущаем мир. (с) М. Задорнов

13.12.2009 в 17:59

Пишет  Linder-Noi:

Именно такую форму мне порой хочется заполнить!

---

Вопрос в студию!

Мы с сестрой спорим: кто танцует в этом клипе, исполняя роль мико, парень или девушка.
Я настаиваю, что юноша, сестра уперлась, говорит, что это девушка.
Вообще, есть у шаманов обычай переодеваться женщиной для колдовских обрядов.
Господа ПЧелки, что вы об этом думаете?

---

Танец Рецуко-сан.

Посмотрите этот клип (фильм «Омеджи 2»). Ритуальный танец микко очень похож на танец Рецуко-сан из «Под осенней луной».

---

Красавицы.

Эти картины вполне могут служить иллюстрациями к «Императрице».
Художница кажется знакомой, но я еще не разобралась, кто это. Источник здесь sl.iciba.com/viewthread-18-535912-1.shtml

---

Искуситель/ница

Тем, кто не любит секси-но-дзютсу под кат лучше не заглядывать.
Источник тут elborja.deviantart.com/gallery/#_featured--2
Чуть не облизала монитор.

Для тех, кто любит погорячее.

---

Прошедшие сутки…

… я провела за книгой. Давно со мной такого не было. С пятницы и до воскресенья валил снег. Навалило его столько, что, даже, наши бабушки-соседки не припомнят такой напасти. Город стал раком. Моя поездка по предновогодним распродажам обломилась. Бедная моя сестренка, как же ей добираться до учебы и обратно? Так, что-то я отвлеклась от темы…
Так вот, из-за припадочности нашей проводки я не рискнула включить комп и засела за книгу давно уже купленную мной через Озон. «Императрица» китайско-французской писательницы Шань Са, на вид книга неказиста, не поражает объемом и обилием иллюстраций, но она потрясла меня так, что от чтения меня за уши не могли оторвать.
Это не книга, это волшебный ковер из моей любимой сказки, сотканный так, что на нем можно увидеть весь мир: от заледеневшего севера до такого же ледяного юга. Эмоции и воспоминания героини переплетаются и перекликаются с прекрасными пейзажами, изысканная роскошь дворцов не противоречит самым мерзкими проявлениями человеческой натуры. Здесь закаты пламенеют кровью невинных, прекраснейшие женщины при свете дня подобные беззаботным небожительницам, ночью превращаются в одержимых злобными духами безумиц. Это мир заговоров, искусительниц, жажды власти, буддистского смирения и любви.
Я еще не дочитала книгу и до половины, но, даже, сейчас мне хочется плюнуть на все, достать ее из сумки и снова ощутить ночное благоухание жасмина, стать случайной свидетельницей заговора отверженных наложниц или прочесть глазами героини стихи лучших поэтов той эпохи.
В общем, рекомендую. У тети Мев плохого не бывает.

---

Любовь...

Источник trinixy.ru/37177-prikolnye-demotivatory-46-foto...

---

Кааазлы и козлы.

Который раз, стоит только похолодать, как в нашем доме, какие-то кааазлы включают козлов. Греются, суки. Проводка в нашем доме старая, трепетная леди, с дореволюционным образованием, она не привыкла к такому обращению. В результате, весь дом сидит без света. И мне приходится ложиться спать раньше обычного, только организм, сцуко, привык засыпать гораздо позже. Я ворочаюсь, наматываю на себя слои одеяла, передумываю кучу разных мыслей, скучаю, а сон все не идет. В результате ни пользы, ни удовольствия.
… А во всем виноваты кааазлы!

---

Ой, что это?

Надыбала на ютюбе любопытный трейлер японского фильма. Сперва все шло весьма традиционно: Эпоха Эдо, квартал Есивара, куртизанки, их клиенты, все дела, но потом… Появился симпатичный мальчик весьма яойнопригодного, хоть и излишне современного вида. Ну, ладно, пусть, но потом появилось нечто в кимоно, с обесцвеченным хайром. Чую я, глаза у меня квадратными стали. Потом того темненького застукали за переодеванием в прикид ойран. «Плагиат!», - чуть не вякнула я, вспомнив Луну, но прикусила язык, и Наруто, и Саске гораздо симпатичнее этих двоих. Тем временем, обесцвеченный тип нарезал круги вокруг смущенного брюнетика, потом появляется какая-то девка, сверкает клинок, брюнетик (при макияже) валится на землю. Все это время, за кадром, чей-то противный голос нес нечто пафосное, но по японски…
Мев сидит с вылупленными глазами и пытается сообразить: это что экранизация яойной манги? А такое бывает?

Вот герои нашего романа.



А вот сам ролик.

---

Поддержу, блин, традицию.

Блин, как хреново быть зернышком между жерновами. Каждый из них каменный, со своей правдой и болью, оба вертятся вокруг собственной оси. Оба мне дороги, обоих я стараюсь понять. Иногда, у меня это даже получается.
Их я могу понять, но не могу заставить их понять друг друга. Я не хочу, ни кого из них терять… Кто-то скажет: ты и не потеряешь их, даже, если они окончательно разойдутся, они же ТВОИ друзья. Так-то оно так, но как мне освободиться от страха, что со временем, кто-то из них захочет дружить со мной против другого? Единственная надежда на то, что оба они взрослые люди и не опустятся до разборок в детской песочнице.
И все-таки… я надеюсь на лучшее, что они сумеют перебороть свою боль /обиду и смогут понять друг друга. Тогда я снова человеком себя почувствую, а не зерном между жерновами.

---

 ProstoChudo, это по твоей части. И, да, оно прекрасно.

30.11.2009 в 15:20

Пишет  katiger:

30.11.2009 в 15:14

Пишет  Молчунья:

Claude Clẻment

+5

Источник

---

Дообрый художник.

Такая возвышенная картинка, столько эмоций… и какой шикарный символ в левом верхнем углу, да Саске?
Оригинал тут e-nat.deviantart.com/art/Whispers-in-the-Dark-1...

---

«Драгоценная супруга»

Давно искала интересную и подробную статью о Ян Гуйфэй, много сайтов перебрала, но в результате обнаружила искомое почти случайно, вот здесь: aviezer.livejournal.com/2009/07/24/
Уважаемый автор не пожалела сил и времени, спасибо ей большое за это.

Каким был Китай в далеком от нас VIII веке? Народная память хранит известные образы — бескрайние рисовые поля, черепичные крыши пагод, расчерченные как по линейке улицы, мелодичный звон бронзовых колоколец… А исторические труды толкуют, что уже в конце VI столетия Китайская империя возродилась после многих веков междоусобиц и засилья варваров, что в 618 году военачальник Ли Юань основал династию Тан, которая в бесконечных войнах распространила свою власть от песков пустыни Гоби до джунглей Вьетнама. Эта империя была воссоздана на новых началах. Всесильных феодалов и местных князьков сменила иерархия чиновников, подчиненных императору. Как и прежде, он считался если не богом, то существом высшим — Сыном Неба, который, как гора, возвышается над «желтым морем» подданных. Простому народу не позволялось даже глядеть на него, а высокопоставленные сановники, являясь на аудиенцию во дворец, отвешивали от 30 до 50 земных поклонов, в зависимости от ранга. И все же жизнь императора была отнюдь не безоблачной. Интриги бюрократов оказались еще опаснее, чем самовластие удельных князей. Внук первого государя династии Гао-цзун в собственном роскошном дворце оказался пленником своей супруги У Цзэтянь. После его смерти императрица отстранила от власти сыновей и сама заняла трон — беспрецедентный случай в истории Китая. Ее правление продолжалось, пока не подрос внук покойного правителя Ли Лунцзи.
Нужно сказать, что китайские императоры имели по нескольку имен. Одно состояло из родовой фамилии и личного имени, данного при рождении (оно в дальнейшем табуировалось), другое, после восшествия на трон, являлось девизом правления, и таких девизов могло быть несколько — они последовательно сменяли друг друга (у Ли Лунцзи их было три), третьим именем императора называли в храмах, а четвертое давали ему посмертно. Так, Ли Лунцзи, став государем, начал править под девизом Сяньтянь, то есть «Предвечное Небо», а историки чаще называют его храмовым именем Сюаньцзун — Священный предок. Но, как ни называй, человек этот был решительный и энергичный. Он вырос в большом императорском дворце, где за каждым углом подстерегала смерть: У Цзэтянь всячески пыталась избавиться от претендентов на трон. Мальчика спасла только опека принцессы Тайпин, дочери императрицы.
После же смерти У Цзэтянь власть досталась ее сыну Чжунцзуну, но скоро его жена, императрица Вэй, отравила супруга, чтобы править самой. Тут-то 25-летний Лунцзи и сделал «ход конем»: в 710 году он при помощи Тайпин совершил переворот и убил Вэй вместе с ее маленькими детьми. Делать нечего — законы борьбы за власть суровы не только в Китае.
Сперва Лунцзи «назначил» императором своего отца Жуйцзуна, но тихий пьяница оказался неспособным к управлению. И принц в 713 году прочно сел на трон, начав эпоху правления под девизом Кайюань («Открытое начинание»). Сначала он провел перепись населения. Все китайцы были занесены в податные списки, после чего поступление налогов в казну увеличилось вдвое. Были выпущены новые монеты — медные «кай юань тун бао», находившиеся в обращении почти 700 лет. Их собирали в длинные связки, а во время дальних путешествий заменяли квадратиками бумаги с печатью и именем императора. Так появились первые в мире бумажные деньги. Но налаживание денежного обращения и борьба с разбойниками вели к росту торговли и процветанию городов. В столице Чанъани (нынешняя Сиань в провинции Шэньси) проживало около миллиона жителей — больше, чем в любом другом городе тогдашнего мира.
Чтобы управление было эффективным, император ввел для всех чиновников периодические испытания. Отныне занять очередную должность можно было, только сдав экзамен на знание конфуцианских канонов, этикета и основ стихосложения. Всему этому обучали педагоги, для подготовки которых была основана государственная академия Ханьлинь, иначе — «Лес кистей» (имелись в виду кисточки для письма). Так, престиж ученых и литераторов поднялся на неслыханную высоту. При дворе Сюань-цзуна жили великие поэты Мэн Хаожань, Ли Бо и Ду Фу, работали лучшие в стране зодчие, художники, музыканты. Была создана библиотека с тысячами книг-свитков, открылась школа «Грушевый сад», готовившая актеров. Антология поэзии эпохи Тан включает стихи 3 500 поэтов, и это были только те, кто достиг известности!
Император и сам сочинял неплохие стихи. К тому же с возрастом он устал от государственных забот и предпочитал проводить время в дворцовых покоях, занимаясь стихосложением, слушая музыку и наблюдая за танцами юных прелестниц. В императорском гареме было больше тысячи девушек, но эстет Сюань-цзун не слишком их баловал вниманием. По словам поэтов той эпохи, он искал «покорявшую страны», то есть подобную по красоте древней красавице Ли, о которой говорили: «Одним взглядом покорила страну». Когда-то именно такой ему казалась первая супруга У Хуэйфэй, но с годами она утратила очарование, а потом умерла, оставив императора грустить под заунывное пение бамбуковой флейты.

Сокровенная истина
В 739 году придворный евнух Гао Лиши словно невзначай зазвал Сюань-цзуна в дворцовую купальню, где принимала ванну неизвестная юная красавица. Это не считалось нарушением этикета: Сын Неба мог входить куда угодно. Но что-то заставило его спрятаться за бамбуковую ширму и наблюдать за незнакомкой. Она показалась ему прекрасной: густые черные волосы, алые губы, молочно-белая кожа. Может быть, несколько полновата… Но императору нравились такие красавицы. Казалось, девушка не подозревает, что за ней следят, но перед тем, как взять из рук служанки шелковый халат, она кинула в сторону ширмы лукавый взгляд, поразивший Сюань-цзуна в самое сердце. Поэт Бо Цзюйи так описал этот момент:
«Опершись на прислужниц, она поднялась —
О, бессильная нежность сама!
И тогда-то впервые пролился над ней
Государевых милостей дождь».

Выйдя из купальни, император призвал Гао Лиши и велел разузнать все о ней. Тот явно был готов к такому вопросу и бойко выпалил, что ее зовут Ян Юйхуань, ей девятнадцать лет, и она уже почти три года замужем за сыном императора Ли Мэем.
Получается, что если Сюаньцзун и видел ее на дворцовых приемах (женщины появлялись там очень редко), то вряд ли узнал бы в пышном наряде и макияже. Она была дочерью Ян Сюаньяня, служившего казначеем (сыху) в одном из уездов провинции Шэньси. После смерти родителей ее воспитывал богатый дядя. Когда девушке исполнилось шестнадцать лет, он отдал — а фактически продал — Ян Юйхуань в жены принцу Мэю. За это ему полагались пожизненная пенсия и почетное звание «родственника императора».
В 736 году сыграли свадьбу, и Юйхуань вошла в покои дворца в Чанъани, который она могла покинуть только после смерти — своей или супруга. В последнем случае ее ждало заточение в одном из буддийских монастырей. Но жизнь распорядилась иначе. Как говорят в Китае, женщина поймала за хвост золотого феникса. Отчасти это было заслугой хитрого Гао Лиши, который для укрепления своего влияния решил показать императору юную красотку, прекрасно понимая, что она не может не понравиться. Такие попытки он предпринимал не раз, но лишь с Юйхуань евнух «попал в яблочко». Стоит учесть, что она была не просто красивой куклой, а обладала врожденными способностями и еще в доме у дяди выучилась стихосложению, пению. Она играла на разных инструментах и даже ездила верхом. Это было совсем уж необычно для китаянок, которых воспитывали в уединении женских покоев…
А Сюань-цзун тем временем потерял и сон, и покой. Забыв о делах государства и о готовящемся походе против кочевников, он думал только об одном: как бы заполучить красавицу в свой гарем. Как ни странно, выход придумала она сама, сообщив мужу, что хочет уйти в монастырь. Это было единственной возможностью, когда знатная китаянка могла добиться расторжения брака. Правда, в таком случае она лишалась всего имущества.
И вот принцессе обрили голову и дали монашеское имя Тайчжэнь — «Высшая истина». Очевидно, она нашла способ заранее договориться с влюбленным императором, поскольку ее не отправили в дальнюю обитель, а поселили тут же во дворце, чтобы она вместе с другими монахинями молилась за здоровье императора. Уже через несколько дней Сюань-цзун смог осуществить свою мечту и встретиться с «Высшей истиной». Молитвы монахини Тайчжэнь оказались чудодейственными: здоровье 55-летнего императора явно улучшилось. Днем он с удвоенной энергией занимался делами, а вечером направлялся в павильон, где среди зажженных курильниц его поджидала прелестная монахиня. Конечно, все знали, где государь проводит ночи, но комедия продолжалась целых пять лет, пока принцу Мэю не нашли новую жену. После этого Сюань-цзун официально ввел возлюбленную в свой дворец, присвоив ей звание Гуйфэй — «Драгоценная супруга», как издавна именовали любимую наложницу императора. Настоящей супругой она стать не надеялась, поскольку уже побывала замужем. К тому же она не могла иметь детей, но на императорские чувства это никак не влияло: у него и так было 27 сыновей от разных жен и наложниц.

Дворец для наложницы
Китайские историки пишут о Гуйфэй по-разному. Одни считают ее безвольной игрушкой в руках придворных клик, другие — коварной интриганкой, принесшей государство в жертву своим амбициям. Возможно, то и другое справедливо, однако ее любовь к императору вряд ли была неискренней. Она окружила Сюань-цзуна бесконечной лаской и заботой. «…и в весенней прогулке всегда она с ним, и ночами хранит его сон». Чтобы сберечь здоровье немолодого возлюбленного, она составила для него лечебную диету, от которой сохранились некоторые рецепты. Например, императору готовили молодые побеги бамбука, жаренные в меду. Сама Гуйфэй поддерживала здоровье при помощи кисловатых зеленых плодов личжи (личи). Они росли только на юге, в горах Сычуани. За ними Сюань-цзун отрядил специальных гонцов, которые ежедневно за сотни ли доставляли к завтраку фаворитки корзину спелых фруктов.

Эта прихоть была далеко не самой невинной. Практически все ее провинциальные родственники заняли посты при дворе, а сестры стали фрейлинами и вышли замуж за принцев. А кресло первого министра досталось еще одному родственнику фаворитки — Ян Гочжуну. Он быстро обучился «науке» лихоимства, требуя взяток от всех чиновников, претендующих на должности. Вопреки воле императора высокие посты доставались не знающим людям, а богатым невеждам. Казна начала быстро пустеть, налоги утекали мимо в карманы семейства Ян и примкнувшего к ним главного евнуха. Чтобы компенсировать утраты, власти увеличивали налоговое бремя, вызывая недовольство. Жалобы народа донес до нас тот же Бо Цзюйи:

«С наших тел сдирают последний лоскут,
Из наших ртов вырывают последний кусок!
Терзают людей, отнимают добро
Шакалы и злые волки!
Почему эти крючья-когти, почему эти пилы-зубы
Пожирают людское мясо?»

Находились те, кто пытался пожаловаться императору на всевластие семейства Ян, но тот ничего не хотел слушать. Несколько раз он все же вызывал возлюбленную на откровенный разговор, но она, чувствуя свою силу, не собиралась уступать. Дважды она покидала дворец и уезжала в родной уезд, но еще до прибытия на место ее догонял императорский гонец с просьбой — нет, мольбой — поскорее вернуться. И с ее прибытием члены клана получали новые должности, а жалобщиков бросали в тюрьму, на голодную смерть. И если одни шептали бессильные проклятия обнаглевшей фаворитке, то другие растили красавиц-дочерей в надежде, что когда-нибудь они заменят ее при дворе.

По берегам огромного озера Девяти Драконов в Хуацине расположились дворцовые постройки
В это время на границах страны назревала война. Тангуты объединились с тибетцами и перерезали Великий шелковый путь, который связывал Китай с внешним миром. Армии одна за другой двигались на запад и гибли там от стрел кочевников и пустынных бурь. Насильно мобилизованные крестьяне не желали умирать на чужбине, и их удерживала в строю только боязнь за родных: тот, кто покидал строй, обрекал свою родню на смерть. Для борьбы с врагами китайцы привлекали на службу воинов из кочевых племен, делая их генералами и даже военными губернаторами (цзедуши). Именно к таким наемникам все больше переходила власть на окраинах Китая. Одним из них был Ань Лушань, тюрок по происхождению, сделавший карьеру при столичном дворе. Он и его единомышленники убеждали Сюань-цзуна, что победа близка, нужно только собрать еще больше налогов и мобилизовать еще больше солдат.
А император думал совсем о другом. По просьбе любимой он возводил в горах Лишань к западу от Чанъани чудесный дворец Хуацин. Там на горячих источниках были выстроены купальни, где плескались Гуйфэй и ее сестры, а император по старой памяти наблюдал за ними из беседки, поставленной на возвышении. Знатных гостей угощали изысканными блюдами, о чем с негодованием писал еще один знаменитый поэт Ду Фу:
«И супом из верблюжьего копыта
Здесь потчуют сановных стариков,
Вина и мяса слышен запах сытый,
А на дорогах — кости мертвецов».

Оберегая репутацию мецената, Сюань-цзун до поры до времени прощал такие выпады. Правда, через пару лет старший друг Ду Фу поэт Ли Бо был все-таки посажен за решетку. Это случилось, когда его покровитель принц Линь устроил заговор против своего отца. Принца казнили, а поэта отправили в ссылку, из которой тот уже не вернулся. Говорили, что он, напившись, пытался поймать отражение Луны в реке и утонул. А любимец императора Ду Фу в то время жил в деревне, хороня умирающих от голода детей. Но Сюань-цзуну и его возлюбленной было уже не до поэтов — спастись бы самим.
Символическая гробница «Драгоценной супруги» в городе Сяньян. Китайские девочки до сих пор берут немного земли от подножия памятника Ян Гуйфэй, смешивают с мукой и пользуются этой «пудрой», надеясь стать красивыми, как она
Вечная печаль
Смуту затеял тот самый варвар-генерал Ань Лушань. Говорили, что он осмелился домогаться любви Ян Гуйфэй, но красавица отвергла его. Пылая местью, генерал в 755 году заключил в провинции Ганьсу мир с теми, против кого воевал, и повернул армию на восток. В своем манифесте он обвинял императора, что тот забыл о благе подданных, увлекшись чарами фаворитки. Вместе с жаждущими наживы кочевниками конники Ань Лушаня обрушились на старую столицу Лоян, подвергнув ее страшному разгрому. Чтобы избежать той же участи, Чанъань готовилась к обороне под руководством девятого сына императора Ли Хэна. Сам Сюаньцзун вместе с Ян Гуйфэй и другими придворными бежал на юг. По пути солдаты начали роптать, обвиняя во всем случившемся фаворитку. Говорили, что она со своими родственниками разграбила казну, что из-за нее вспыхнул мятеж. Ее обвиняли в колдовстве, будто она приворожила императора, а красоту свою поддерживала с помощью снадобья из человеческой крови.
15 июля 756 года на заставе Мавэй в провинции Сычуань разразился открытый мятеж. Солдаты потребовали выдачи фаворитки. После получаса напряженного ожидания двое слуг вынесли из ворот дома тело Ян Гуйфэй. Вышедший следом Гао Лиши объявил, что «Драгоценная супруга» покончила с собой. Возможно, ее задушил сам евнух, мечтавший подняться выше семьи Ян. Увидев свою любимую мертвой, старый Сюань-цзун рухнул без чувств:
«Рукавом заслоняет лицо государь,
Сам бессильный от смерти спасти.
Обернулся, и хлынули слезы и кровь
Из его исстрадавшихся глаз».

Скорбь императора была так велика, что мятежники устыдились и без помех доставили его в Сычуань, где временно разместился двор. Там Сюань-цзун подписал указ о передаче власти Ли Хэну, ставшему отныне императором. Чанъань пришлось отдать врагам, и новый государь отправился на восток собирать армию. Через год, когда Ань Лушань был убит кем-то из своих соратников, императорские войска отбили столицу. Возвращаясь из изгнания, Сюань-цзун остановился на заставе Мавэй и попытался найти могилу возлюбленной, но — тщетно: то ли грабители, то ли лесные звери не оставили от скромного погребения даже следов.
В поэме «Вечная печаль» («Чанхэньгэ») поэт Бо Цзюйи поведал как раз об этом эпизоде жизни императора. Он писал ее через много лет по рассказам очевидцев, очень напоминавшим легенды. Не случайно история двух влюбленных у него вышла сказочной. Скорбя по любимой, Сюань-цзун якобы обратился к даосскому мудрецу, который в поисках наложницы добрался до небесных чертогов, нашел там Ян Гуйфэй, ставшую бессмертной феей. Она передала императору драгоценный гребень и резную шкатулку вместе со словами:
«Крепче золота, тверже камней дорогих
Пусть останутся наши сердца,
И тогда мы на небе иль в мире людском,
Будет день, повстречаемся вновь».
Вернувшись в мир людей, даос передал бывшему императору слова наложницы, и тот со счастливой улыбкой умер, сжимая в руках небесные дары. Под пером поэта банальная история придворной фаворитки превратилась в историю бессмертной любви, известную сегодня всем жителям Китая. К гробнице Ян Гуйфэй, воздвигнутой возле Сиани, до сих пор приходят пары, чтобы повторить клятву влюбленных в вечной верности. Много веков историю императора и его «Драгоценной супруги» пересказывали историки и поэты. Конфуцианцы осуждали их за забвение своего долга, даосы хвалили за верность чувствам, патриоты воспевали за сопротивление чужеземным варварам. Соседние страны тоже внесли свой вклад в создание легенды. Например, в Японии многие верили, что красавица Ян Гуйфэй спаслась от смерти и нашла здесь убежище, научив местных жителей изящным манерам.

На самом деле все было куда банальнее. Свергнутый император Сюань-цзун умер в мае 762 года, будучи пленником своего сына, который хорошо усвоил уроки борьбы за власть. Немногим позже мятеж в армии был окончательно подавлен и Китай начал залечивать нанесенные раны. Погибли миллионы людей, опустели целые уезды, западные области вместе с Великим шелковым путем были потеряны. Империя Тан так и не смогла восстановить своего могущества. В 906 году она распалась на части, и только через полвека Китай воссоединился под властью новой династии Северная Сун. А впереди была долгая череда веков, за которые сменилось множество императоров и их фавориток. Но имя Ян Гуйфэй до сих пор остается в Китае отзвуком той вечной печали, о которой писал обессмертивший ее поэт.

---

ЫЫЫ!!!

Чую мне это предстоит с моим рабочим компом.  Итачи но Учиха, понимаешь к чему я клоню

25.11.2009 в 02:15

Пишет  Aeronia:

Оо''

---

Наша последняя надежда...

За душу хватает. Мне кажется, Наруто здесь либо мертв, либо близок к тому.
Оригинал тут ameeraazalin.deviantart.com/art/Our-last-hope-1...